И тут все они вскрикнули — даже Кособокий, потому что тело, из которого не вытекло ни капли крови, кроме той, что хлынула из раны, произведенной забитой в грудь вампирши осиновым колом, и уже запеклась, стало съеживаться и морщиться, словно яблоко под жарким солнцем, но гораздо быстрее. Вскоре на кровати лежала мумия. Премьер-министр задохнулся от изумления: и голова, которую он держал за волосы, тоже на глазах старилась, сохла и через пару мгновений рассыпалась в прах у его ног, а в его руках остался только пучок волос.
— Что ж, — проговорил Кособокий после долгого молчания. — Полагаю, нам придется завернуть в простыню все, что от нее осталось, а этот прах смести с пола и потом все вместе сжечь в камине. Надо будет извиниться перед леди Каллиопой за то, что пришлось сжечь ее простыню.
Так они и сделали — быстро и без разговоров. Когда в камине уже догорали последние пригоршни праха, Кособокий встал, молча взял короля Бонифация под руку, и они вместе вышли из спальни Каллиопы.
Седрик не пошел за ними, но на следующий день путем тайных допросов выяснил, что многие горожане, засидевшиеся за работой допоздна или начавшие трудиться рано поутру — молочники, зеленщики, шлюхи, пьяницы, поэты и прочие, — видели, как король и начальник стражи шли вдвоем по темному городу и разговаривали. Порой головы их склонялись друг к другу, и король смеялся так, словно они с начальником стражи были старыми добрыми товарищами, а случалось, они отворачивались друг от друга и говорили, поджав губы, будто еле переносили общество друг друга. Однако о чем они разговаривали — этого никто не слышал.
Так что, увы, что за слова сказали они друг другу в ту ночь и почему вернулись в замок только тогда, когда лучи рассветного солнца позолотили верхушки башен, должно остаться за пределами сказки.
