И пока король терзался такими вот раздумьями, придворная колдунья обратилась к начальнику стражи и спросила:
— Не будет ли удобнее, если я встану у окна, вот тут?
— Если не трудно, отойдите чуть левее и сделайте полшага вперед, — пробормотал начальник стражи. — Да, и еще, если бы вы могли подобрать волосы…
Колдунья так и сделала — старательно и немного конфузливо. На нее и раньше-то смотреть без ужаса было трудновато, как на всех колдуний, но свою шею — всю в складках и морщинах, похожую на шкуру ящерицы, она прежде открыто никогда не демонстрировала и потому, понятное дело, смутилась.
Стянув заколкой волосы, придворная колдунья вытянулась по струнке, словно ребенок на похоронах. Начальник стражи уже вытащил свой меч (на сей раз совершенно бесшумно) и, опустив лезвие на ладонь, негромко поинтересовался, глядя колдунье прямо в глаза:
— Не желаете ли что-нибудь еще сказать? Но уже на слове «что-нибудь» начальник стражи хорошенько размахнулся, меч его описал широченную дугу и снес колдунье голову прежде, чем она успела сообразить, что происходит. Далее последовал пинок, от которого тело колдуньи вылетело в окно и улеглось на булыжник. Голова же взлетела в воздух и, роняя шпильки и булавки, встала рядышком с головой королевского алхимика.
На лице колдуньи не запечатлелось ни изумления, ни гнева — лишь некоторая задумчивость, ведь она и вправду задумалась над вопросом начальника стражи. В общем, вид у ее головы был чуточку посимпатичней, чем у первых двух, но мертва колдунья была никак не меньше, чем былые обладатели этих самых двух первых голов.
Король Бонифаций, собравшийся было возразить и напомнить начальнику стражи о том, что в Королевстве не принято давать обреченным на казнь преступникам последнего слова, напугался настолько, что лишился дара речи, и он еще не успел даже додумать следующей мысли, как начальник стражи, опередив его, заявил:
— Теперь наш милостивый сюзерен намерен сказать — но ему трудно говорить об этом ввиду его глубочайшего милосердия, — что и на мне также лежит доля вины.
Никогда прежде начальник стражи не был столь многословен, но поскольку все понимали, что, завершив тираду, он умрет, никому и в голову не пришло прерывать его.
— Вероятно, — продолжал начальник стражи, — и вы, ваше величество, и все остальные задумались о тех затруднениях, какие могут возникнуть при том, что мне придется самому отрубить себе голову, разместить ее рядом с уже отрубленными ранее головами, избавиться от прочих моих останков посредством выбрасывания их через окно, — после чего ведь еще нужно убрать меч в ножны! Вы вольны поразмышлять над тем, насколько трудна эта задача. Прошу у вас минуту тишины, в течение которой и я позволю себе это обдумать.
