Как ни смешно, но моя закуска была встречена весьма равнодушно. Как известно, еда забирает кайф.
От этой пьянки осталось только воспоминание странного утреннего состояния, запомнилось, хотя встречается оно довольно часто. Когда опьянение уже прошло, но похмелье еще не наступило. Это очень короткий и странный период – кажется, что сквозь привычные черты мира проступает нечто, незаметное в обычное время. Может быть, Хозяин тут и ни при чем, может, виной тому легкий снег, медленно опускающийся сквозь серый утренний свет, редкие светящиеся окна еще спящих домов, ознобная рассветная тишина…
Это время я запомнил, но не уловил и не воспользовался. Я выпил рюмку невообразимо омерзительной с утра водки и, ощутив уже привычное воздействие – которое можно охарактеризовать как «обухом по голове» ушел из тихой квартиры на тихую улицу…
За восемнадцать лет пьянок с Лесиным запомнилось не так много – к тому больше половины пишущей братии Москвы, талантливой и бездарной, может похвастаться тем же. Я думаю, что после смерти Жени – типун мне на язык с кошачьи яйца, пусть живет еще сто лет – воспоминания о нем превратятся в хвалебную оду Хозяину.
Фактически, Лесин разделил свою жизнь на две половины – работу, который он выполнял трезвый и злой, и все остальное время, проведенное в сумасшедшей алкогольной пляске. Если он пишет, то он не пьет. Если он пьет, то он не пишет. Впрочем, это утверждение относиться в основном к его рабочим статьям – стихи, судя по их качеству, пишутся под хорошей хозяйской анестезией.
Так вот, кроме того, что эта личность фанатично предана Хозяину, она так же загадочна. Просто потому, что в редкие периоды моратория он почти ни с кем не общается – пока не пройдет похмельный психоз – а потом, став более-менее адекватным, в такой же пропорции он становиться и скрытным.
Дальше он выпивает свой первый стакан – и всяческие холуи литературной тусовки начинают клубиться вокруг и с радостью поддакивать бреду, который Лесин извергает тоннами. С другими он просто не общается. Нужно принять его манеру, нужно принять его игру, нужно с радостью дать себя вовлечь – и тогда ты станешь своим.
Причем с тонким чутьем, свойственным всем, кто изображает шутов, Лесин узнает людей, могущих быть для него действительно опасными. Он никогда не назовет «пидарасом» отсидевшего человека – сам был тому свидетелем – прекрасно зная, что за такие слова будет быстро напорот на нож. В случае настоящего конфликта он быстро замолкает, утихомиривается и предоставляет своему окружению заминать проблему.
