— Послушайте, вы нам очень помогли. Вы держались просто молодцом. Но с самого начала вы слишком тесно оказались связаны с этим делом. Вы мне нравитесь, Сара, и я не хочу, чтобы вы пострадали.
Отчасти я была раздражена, отчасти заинтригована, пытаясь понять, что он подразумевал под словами, что я ему нравлюсь. Нравлюсь или просто нравлюсь? Я выбросила этот вопрос из головы и заставила себя сосредоточиться.
— Как я могу пострадать?
— Самым невероятным образом. — Блейк теперь встал, возвышаясь надо мной. Солнце светило ему в спину, и он казался черным силуэтом на фоне яркого неба. Выражения его лица я не видела. — В таком деле, как это, рано или поздно виновный находится. Пока еще тихо, но если в ближайшее время мы не получим никаких результатов, люди начнут задавать вопросы, вычисляя, кто знал о происходящем. Поверьте мне, вам не захочется известности, когда они станут доискиваться.
— Думаю, вряд ли это возможно.
— Я был свидетелем подобных случаев, — сказал Блейк. — Просто возвращайтесь к своим занятиям, Сара. Не пытайтесь выполнить за нас нашу работу и не подвергайте себя опасности.
Я смотрела на него в оцепенении. Внезапно смешавшись, он посмотрел на часы.
— Мне, пожалуй, пора. Спасибо за совместный ленч.
Я смотрела, как он с опущенной головой идет прочь по лужайке. Горло саднило, будто я собралась заплакать, а в душе закипала злость. В конце концов, это он нашел меня. Я всего лишь пыталась помочь Шефердам, когда разговаривала с Рейчел. Неужели я причинила какой-то вред, желая сделать то, что было в моих силах?
Поскольку слушать мои остающиеся без ответа аргументы оказалось некому, я постепенно успокоилась и поднялась. Когда я закончила собирать мусор, не осталось и следа нашего пребывания здесь, кроме примятой травы.
Я ошиблась, посчитав, будто мое недавнее сочувствие к матери переживет реальное столкновение с ней лицом к лицу. Я не пробыла дома и двух минут, как жалость поблекла и умерла.
Домой я вернулась вспотевшая, разгоряченная и усталая, и на меня тут же пахнуло спертым воздухом и проплесневевшей тканью — фирменным ароматом нашего дома. Давно уже тут не пахло свежим хлебом или поджаренным кофе. Сидя на диване, мама листала большой альбом для вырезок в дерматиновом переплете, который я немедленно узнала.
Альбомы для вырезок появились по предложению бабушки. После исчезновения Чарли она не одну неделю, не один месяц провела, перебирая стопки газет и вырезая любое упоминание о нем, какое могла найти. В этом была какая-то извращенная гордость, словно это являлось выдающимся достижением Чарли, которое оказалось необходимым увековечить, как спортивное мастерство или отличие в учебе. Я так и не поняла, с чего она решила, будто это поможет. Мама унаследовала их после смерти бабушки: три тяжеленных альбома, которые потрескивали, когда переворачивали их задубевшие от клея страницы. Я много раз их видела, но никогда в них не заглядывала. Во-первых, не хотела, а во-вторых, мама берегла их как зеницу ока. Прятала в потайное место — у себя под кроватью, как подозревала я, но так никогда и не удосужилась в этом убедиться. Недавние события, видимо, побудили ее достать их, чтобы с мучительным наслаждением снова поворошить прошлое.
