— Я к этому привыкла, — легко ответила я, — не переживайте на этот счет.
Он в недоумении посмотрел на меня, но я покачала головой. Я не собиралась углубляться.
— Просто меня это бесит. Первые несколько дней расследования — самые важные, а чем мы тут занимаемся? Устраиваем представление для прессы, вместо того чтобы вести настоящее следствие. А если бы мы захотели привлечь внимание СМИ к тому, в чем они действительно могут нам помочь, проси — не допросишься. — Он вздохнул. — Но нам все равно нужно это сделать — вдруг что-нибудь получится. А если мы не дадим эту информацию и доступ к семье, они поведут себя в десять раз хуже.
— Думаете, обращение Шефердов ничего не даст?
— По моему опыту, никогда не дает. Какой убийца сознается, увидев горе родителей? Если у вас хватило духу убить ребенка, не говорите мне, что немного слез перед камерой напомнят вам о совести.
— Но может, родные убийцы — жена, мать…
Блейк качал головой.
— Да вы что. Представьте, что́ они могут потерять. Большинство и пальцем не шевельнут, чтобы отдать полиции члена семьи.
— Правда? — Я не могла в это поверить. — Они лучше будут жить с убийцей?
— А вот подумайте, — сказал Блейк и начал считать, отгибая пальцы: — Полный хаос — весь ваш мир встает с ног на голову. Потеря дохода — могут забрать главного добытчика, и вы с семьей будете перебиваться на пособия. В окна вам полетят камни, на стенах дома появятся граффити, за вашей спиной будут перешептываться, когда придете в магазин. Соседи вас возненавидят, поэтому никто больше не поболтает с вами через забор. А помимо всего прочего ваши потенциальные свидетели, которые предположительно обвинят убийцу, скорее всего с ним связаны. Вы сдадите любимого человека?
— Но Дженни убили! Она была двенадцатилетней девочкой, которая никому не причинила зла. Как можно быть верным тому, кто виноват в этой смерти?
Он покачал головой.
— Верность — сильное чувство. Трудно пойти против нее и поступить правильно. Можно понять, почему предпочтут сделать вид, будто это их не касается.
Я припомнила вопросы журналистов. Пока Блейк был настроен так откровенно, мне нужно было кое-что узнать.
— Вскрытие… Они… ее… изнасиловали?
Он секунду колебался.
— Я бы так не сказал.
— Что это значит?
— В последнее время — нет, — медленно ответил он и сжал губы в тонкую линию, я же расширила глаза.
— Значит, можно сказать… были следы…
— Можно сказать, она была на четвертом месяце беременности. Это все упростило. — Он говорил тихо, отрывисто, буднично. Нечего и думать, что я ослышалась.
