Компания рыбаков, пришедшая с Генисаретского озера, по-детски тараща глаза, ждала чуда: когда бессовестные варвары поведут зелота к кресту, он сбросит свои цепи, и с неба слетит ангел с мечом в руках… Они пришли накануне вечером с полными корзинами рыбы. Тела их были обветрены и иссушены солнцем. Продав все с большой для себя выгодой, они отправились в таверну, да и позабыли, с какой целью пришли в Назарет, и пили во славу женщин, потом поругались и снова помирились, и в полусонном состоянии отправились смотреть на чудо.
Ожидание затянулось, и рыбаки уже изнемогали от усталости, а ударов пикой в спину и вовсе оказалось достаточно, чтобы они пожалели о своем приходе.
— Я думаю, парни, нам пора домой, — произнес один из них, с курчавой седой бородой. Он был силен и крепок для своего возраста, хотя весь его лоб покрывали морщины, делая рыбака похожим на устрицу. — Зелота распнут, как и всех прочих, и, помяните мое слово, небеса не разверзнутся. Нет предела гневу Господню, впрочем, как и людской несправедливости. Что скажешь, сын Зеведея?
— Я, например, скажу, что нет предела глупости Петра, — со смехом ответил один из его спутников с клочковатой бородой и диким взором. — Прости меня, Петр, но здравого разума под стать твоим сединам ты так и не приобрел. Ты вспыхиваешь от единой искры, но сгораешь так же быстро, как солома. Разве не ты заставил прийти нас сюда? Ты носился, как сумасшедший, от лодки к лодке и кричал: «Бросайте все, братья! Чудо можно увидеть только раз в жизни! Пошли в Назарет, и мы его увидим!» А теперь тебя пару раз ткнули пикой под ребра, и ты уже верещишь: «Бросайте все, братья! Пошли домой». Тебя неспроста называют флюгером.
Пара рыбаков, стоявших поблизости, рассмеялась, но пастух, от которого несло козлищами, поднял свой посох и заметил:
— Напрасно ты насмехаешься над ним, Иаков. Даже если он и вправду флюгер, он лучше всех нас — у него золотое сердце.
— Ты правильно сказал, Филипп, золотое сердце, — закивали остальные и потянулись к Петру, чтобы остудить закипавший в нем гнев.
«Ну и пусть, — думал он тем временем про себя, — пусть они считают меня кем угодно, пусть называют флюгером. Может, я и вправду такой — кланяюсь каждому ветерку, но ведь это не оттого, что я трус, просто у меня доброе сердце».
Иаков заметил, как помрачнел Петр, и почувствовал раскаяние. Ему стало неловко, что он так грубо повел себя по отношению к старшему, и, чтобы сменить тему разговора, он спросил:
