…ты часто упрекаешь меня в том, что я извращенец гребанный, что я только о пизде и думаю. Ты пиздолюб, ты пиздочет, говоришь ты мне, и у тебя есть резоны так говорить. Сколько себя помню, я только о пизде и думал. В детстве мне часто казалось, – ох уж эти эти детские сады, эти школы, – что стайки резвящихся девчушек, те, что сейчас напоминают мне рыбешек, светящихся в темноте океана своими фосфоресцирующими брюшками… они окружают меня. Как кита, или дельфина.
Нет, кита.
Я слышал, что они едят лишь планктон, но дельфины охотятся стаей. Они устраивают мелкой рыбешке Верденский котел, они громят, как в Сталинграде громили фашистов, и загоняют, словно охотники на дичь – в облаве татаро-монгольской конницы. Как видишь, много книг было прочитано: самая любимая, учебник юных генералов, или как оно там, до сих пор пылится на полке в той квартире, где мы жили когда-то с маленькой, задастой, – ничего не понимающей – матерью, и угрюмым отчимом, поджидавшим нашего взросления.
Слава Богу, он хотя бы оказался не педофил, и трахнул нас, лишь когда мы повзрослели!
Киты. Представь себе, что я большой, сумасшедший, больной кит, чья система навигации дала сбой – а еще система пищеварения, – и он перестал вбирать в себя планктон, перестал цедить море. Выпить море, это ведь про китов, правда? Иногда мне кажется, что твоя пизда это раковина – чудесная, кружевная, это кружатся слои перламутра, сладкая, – глубокая раковина, к которой я могу приложить ухо, чтобы услышать шум моря, биение волн о песчаные пляжи, о каменистые берега, о суровые скалы Нормандии. Помнишь ли ты тех китов, что устроили свои игрища на оконечности Аргентины, в Ла-Плато, куда я повез тебя с Лидой отдыхать в первый раз, когда мы поженились? Мне пришлось черт знает чего наплести про сестру-дурочку сначала – про сестру-дурочку, которой я даю заработать из жалости и которую никто не берет замуж, – и сначала Лида поверила. А когда она все поняла, было уже поздно. Домашнее насилие и домашняя ложь – вот две вещи, которые затягивают больше всего, сладкая. Наверное, точно так же обработал нашу мамашу отчим. Это как просунуть палец в девственницу. Сначала – потихонечку, – кончик мизинца, потом еще чуть-чуть, еще… Растопырить ладонь, придерживать ляжки раскинутыми, а потом и вломить, сладкая. Как жалко, что не я сделал это с тобой. Я часто желаю о наших неиспользованных возможностях. Помнишь, в нашем доме, – еще когда мы не уехали в Штаты, чтобы стать тем, кем мы стали, – в углу вечно мешала розовая пластмассовая корзина, полная грязным бельем?
