Знаешь, сказал я, здорово, что тебя зовут Диего.
О чем это ты, сказал он, и я увидел ленивую улыбку на толстых губах.
Лида, разворачивавшая сверток фольги, замерла спиной. На мгновение я представил, что все мы замерли, как в детской игре, когда нужно застыть в той позе, в какой тебя застал ведущего. Думаю, подбрось я в этот момент нож, или разделочную доску, они бы замерли в воздухе. Так что я не удержался, и подбросил. Некоторое мгновение доска и правда висела в воздухе, но потом, конечно, упала.
Все видели, как она зависла, сказал я.
Милый, ровным голосом сказала Алиса.
Я видел, сказал Диего, и по голосу я понял, что он видел.
Я в том смысле, сказал я, что тебе ужасно идет твое имя, Диего.
Спина Лиды расслабилась, взгляд Алисы из темно-серого перетек в мягкую желтизну, которой всякий раз отсвечивали глаза моей жены, стоило ей кончить. Как она его ценит, внезапно понял я. И торопливо постарался заслужить расположение жены хотя бы таким способом. Расположение Лиды я уже получил. И даже больше, чем расположение.
Вчера вечером она рассказала мне все про своего мужа.
И я взял над ней верх. Ведь я знал ее тайны, а когда ты знаешь сущность другого человека, он весь – твой. И Лида была моя, так что я мог теперь сделать все, что угодно. Как и с Диего, вдруг понял я. Если, конечно, я захочу звать его Диего. Что неудивительно, если учесть, что он вовсе никакой не Диего, подумал я.
Все смотрели на меня молча.
Когда я только начинал писать, главной трудностью были имена, сказал я.
Все слушали молча и внимательно. Таков был негласный уговор. Каждый мог раскрыть душу, – даже если шла о самых мелких комнатках и незначительных тупиках, – и остальные слушали. Вопрос только, вспомнил я рассказ Лиды, что обмен был далеко не равноценный. Потом я понял, как себя чувствую. Как обманутая школьница, которой рассказывали о любви, трахнули, а потом бросили. Я глубоко вдохнул, но они восприняли это за волнение, связанное с моей историей. Лида поощрительно похлопала меня по руке.
Смелее, милый, сказала Алиса, и, клянусь, в этот момент они с Диего переглянулись.
Да ничего особенного, сказал я.
Новичку всегда странно называть героев существующими именами, сказал я, именами людей из реальной жизни, именами соседей и жен, близких и знакомых. Ему кажется это… странным. Он смотрит на них, как подросший ребенок – на свое отражение в зеркале, сказал я. Он осознает себя писателем и это удивительно, сказал я.
