- Может, к столам с угощением подкатим? - как бы невзначай обронила я, пытаясь отвлечь маму от ненужных мыслей. - Отец Фосс уже готов вознести молитву.
- Хорошо, золотце, но наш разговор еще не закончен. Может, в субботу поужинаешь у меня? Или ты опять встречаешься со своим лилипутом?
- Я приеду в субботу, - пообещала я и, схватив маму за руку, увлекла ее к накрытым столам.
Мы едва не опоздали. Не успело с губ почтенного пастора сорваться слово "аминь", как толпа ринулась на приступ столов с принесенным угощением, подобно орде краснокожих, штурмующих форт первых колонистов. Нет, не подумайте, я вовсе не виню этих достойных людей. Паства протестантской епископальной церкви славится искусной стряпней, и почти каждый, желая щегольнуть своим умением, принес в церковь Спасителя нашего какой-то кулинарный шедевр.
Однако мне в тот вечер было не до обжорства. Днем, в Шарлотте, я имела несчастье отобедать у Буббы, в "Китайском гурмане". Так вот, му-гу-гаи из кукурузной муки грубого помола, и жаркое по-пекински до сих пор тяжким грузом давили на мой несчастный желудок, отвисший, как мне казалось, до самых коленок. И тем не менее, не желая показаться невежливой, я уцепила и положила на свою тарелку одно канапе с кресс-салатом. На пирушках в складчину такая легкая пища - большая редкость, и я была искренне благодарна той славной особе, что принесла эти канапе.
- Как, это все, чем ты собираешься поужинать? - изумилась мама, когда мы сели.
- Тс-с, мамочка, торги начинаются.
- Кто предложит полтора доллара за эти салатницы? - спросил отец Фосс.
- Два доллара, - тут же заявила мама.
- Мамочка, - изумленно спросила я. - Не собираешься же ты выкупать собственный дар?
- А почему бы и нет? - последовал задорный ответ.
Отец Фосс покосился в нашу сторону.
- Мне показалось, или кто-то предложил два пятьдесят? - вопросил он.
- Два пятьдесят! - тут же выкрикнула я. А, какого рожна? В конце концов, Матвею, моему коту, пригодится новая миска для сухого корма.
Мама воздела руку.
- Три доллара!
- Четыре! - крикнула я.
Отец Фосс расплылся до ушей.
- Может быть, кто-нибудь предложит пять?
Я встала. - Десять долларов!
- А как насчет пятнадцати?
Воцарилась гробовая тишина, если не считать презрительного смешка, слетевшего с августейших губ Присциллы Хант. Понятно, мы ведь епископалисты, а не сборище болванов. Что ж, Мотьке придется долго мурлыкать у меня на коленях, чтобы расплатиться со мной за выброшенные на ветер десять баксов.
