Я убил, может быть, отца и мать; оба они скончались — царствие им небесное, — не видавшись со мной, и не простили меня… Я до сего времени вел жизнь самую буйную, в трактирах, в харчевнях, с такими людьми, о которых стыдно вспомнить… я был вот как этот Куличевский, который недавно здесь валялся — и вы говорите, Наталья Павловна, вы, чья душа прямо с неба, что вы меня недостойны!
— Вы меня так любите… — с трудом выговорила Наташа, — а… я…
— А вы меня не любите, помилуйте, да иначе и быть не может… Вам бы грешно было меня любить. Дайте мне только заслужить свое счастье. Сжальтесь надо мною, Наталья Павловна. Я, право, недурной человек… я способен и на дурное и на хорошее. Протяните мне руку — и я исправлюсь. Спасите меня, Наталья Павловна, спасите меня! Очистите душу мою от грязи, к которой она привыкла. Я знаю, я чувствую, до какой степени я вас недостоин, но я чувствую тоже, что любовь может преобразовать человека. Наталья Павловна, избавьте меня от меня самого. Я буду благословлять вас в каждую минуту жизни. Не откажитесь от доброго дела: вы навеки можете спасти человека.
Наташа тихо приподнялась со своего места и протянула гимназисту руку.
Голос ее дрожал, но лицо было спокойно.
— Да будет воля божия! — сказала она.
— Петров! Петров! — закричал гимназист в полном исступлении радости. — Петров! она моя невеста!
Душу молодого человека обдало вдруг таким чувством неописанного блаженства, что он бы умер на месте, если б не мог высказать своей радости.
Петров вскочил на ноги, протирая глаза!
— А?.. Что? Что такое?
— Петров, обними меня. Она моя невеста.
— Полно, брат… где тебе?..
— Наталья Павловна… да, скажите ему…
Наташа кивнула головой.
— Как, в самом деле?.. Ну, нечего делать, благослови вас господь… Только ты уж, смотри, брат, пустяками-то полно заниматься. Трактиры свои забудь — слышишь ли?..
— Э, брат Петров, — весело отвечал гимназист, — о каких пустяках еще думать. Посмотри-ка на нее.
На дворе уж занималась заря.
Утром вся труппа узнала о внезапной помолвке.
Женщины начали улыбаться и перешептываться. Девица Иванова пожелтела от досады и зависти: она сама метила на гимназиста и поклялась отомстить своей вечной сопернице. Мужчины повесили нос. Холостые вспомнили, что Наташа хороша, воспитанна, получает лучшее жалованье, — и опечалились. Женатые мысленно сравнивали Наташу со своими бранчливыми супругами — и тоже опечалились.
— Экое собаке этой, гимназисту, счастье, — ворчали они, — кажется, ничем нас не лучше.
