— Устал?
— Уже нет: ты рядом, — ответит Эньлай, словно повторит бессменный пароль.
— Я тебя покормлю…
— Лучше поцелуй, чтоб у меня глаза от удовольствия расширились, а то я узкоглазый с рождения.
— Я уже тебе сто раз говорила, что ты совсем не узкоглазый и на других китайцев почти не похож, ты русский китаец.
— Ну да, я же в России родился. Наверное, на меня русская природа так действует… и ты… Как тебя увидел, так и хожу с широко открытыми глазами.
Потом они вместе пройдут к детским кроватям, и Эньлай нежно, едва касаясь, поцелует каждого по очереди, а Наташа, с улыбкой Девы Марии, каждого перекрестит.
«Ведь это и есть счастье! — с каким-то кричащим надрывом думал Лю. — Чего ещё людям не хватает?!» И все эти годы Эньлай больше всего боялся одного: что начнётся какой-нибудь конфликт между Китаем и Россией. Он вдруг вспомнил, как часто между отцом и его другом-напарником Иваном Воропаевым разгорался за бутылкой водки спор. Не спор даже, потому как эмоций в нём не было, всё звучало ровно — как движок на наезженной дороге, скорее это походило на беседу двух слабослышащих.
— Вот, Мэй, скоро твои земляки попрут через границу, и тогда миру каюк.
— Мои земляки здесь.
— Ага, точно, уже миллионов десять здесь. Ещё полмиллиардика переселятся, и всё, можно и войну не начинать. Законы китайские установить, русских рабами объявить…
— Я в России родился!
— Только не говори мне, что Китай для тебя не родина.
— Родина. И Россия родина. И ты, Ваня, друг. Брат почти…
— Вот наплодились же…
— Мы не виноваты, что ваши женщины рожать не хотят. Наши хотят, но им не дают. Сам знаешь, какие там законы.
— Я иногда, Мэй, думаю, может, оно и к лучшему, что правительство наше ничего не делает… Кланы копят и копят, а народ превращается в дебильное стадо… Пошлое…
— Там — так же, — кивал Мэй в сторону востока.
— Ну, у вас иерархия, традиции…
— И здесь, у нас, — он выделял голосом, столбил это «у нас», — тоже, пока есть те, кто помнит, кто несёт крест народа, пока они есть — народ будет жить.
— Ваш-то будет… Вон вас сколько…
— Всевышний создал эту землю для всех.
— Ага, потому каждый может прийти в дом к соседу и заявить: это моё.
— Лучше пусть придёт добрый и рачительный сосед, чем злой враг. Сосед приходит, чтобы помочь. Если хозяин валяется пьяный и даже не следит за тем, что у него происходит во дворе…
— Это ты меня сейчас так алкоголиком назвал?
— Сам с тобой пью.
— Ага… Урод ты, Мэй…
— Ты же знаешь, что моё полное имя Цзымэй — «сын прекрасного», значит, я не могу быть уродом.
