Матерно ругаясь, он сделал выпад, пытаясь достать финкой начальника колонии, однако Евдоким довольно умело увернулся и ударом ноги выбил финку из рук. Тут же провел подсечку и, когда Калистрат оказался на снегу, скрутил ему руки.
А к плацу уже бежали офицеры, кто-то на ходу доставал пистолет.
Тут-то и случилось непоправимое.
То ли Евдокиму стало стыдно от того, что он, тренированный, здоровый мужик, завалил мордой в снег двадцатилетнего отморозка и теперь сидит на нем верхом, заламывая тому руки, и за этой позорной сценой наблюдает сотня пар глаз, то ли побоялся неадекватного вмешательства со стороны своих замов, которое могло закончиться еще большим позорным скандалом, однако как бы там ни было, но он отпустил заломленное запястье Калистрата и, когда повернулся лицом к бежавшим на помощь офицерам и предупредительно вскинул руку…
Кто-то из офицеров закричал, предупреждая начальника о смертельной опасности, но было уже поздно.
Калистрат выхватил из-за голенища сапога заранее припасенную заточку и в каком-то остервенелом прыжке с силой всадил заточку в незащищенную спину.
Бил наверняка, хорошо поставленным ударом, под левую лопатку. Чтобы и шансов на жизнь не оставалось. Причем заточка была такой длины, что ею можно было и кабана завалить.
Когда зэка допрашивали, то на вопрос, зачем он это сделал, Калистрат или мычал что-то невразумительное, или пожимал плечами.
Дневальный на допросе показал, что Калистрат стоял в коридоре и смотрел в окно. Он, дневальный, напомнил Калистрату, что здесь, мол, не положено находиться, и если увидит начальник отряда, то разгона не миновать. Однако тот, вместо того чтобы послушаться дневального, обозвал его «подпевалой» и вновь уставился в окно, высматривая кого-то.
Не стерпев незаслуженного, а главное, позорного оскорбления, дневальный подошел к Калистрату, чтобы тут же разобраться, кто из них действительно «подпевала», но в это время за окном «нарисовалась» фигура хозяина, который шел от столовой к административному корпусу, и Калистрат матерно обругал дневального. Свидетелями его унижения могли быть и другие зэки, и он ударил Калистрата кулаком в лицо. Правда, ударил не сильно, к тому же Калистрату удалось вовремя увернуться от прямого удара, тогда он, в свою очередь, ударил дневального ножом под печень. На счастье дневального, удар оказался скользящим – роба от смерти спасла.
Поначалу дневальный даже не понял, что же произошло, – до этого он не видел в руках Калистрата никакой финки, тот прятал ее в рукаве. Но когда куртка пропиталась кровью, дневальный испугался даже не этого. Он поднял глаза на Калистрата и увидел его осатаневшее лицо. Вот тогда-то и понял, что это – его смерть. Времени на размышления не оставалось, и он, зажимая рукой рану, бросился из барака на улицу. Как дневальный показывал на допросах, свое спасение он видел в хозяине, который уже подходил к плацу, и со всех ног бросился к нему. Спиной он чувствовал, что его настигает озверевший Калистрат, у которого крыша поехала.
