Когда Калистрат закончил свой рассказ, предварительно опорожнившись на параше, Палач только прокаркал удивленно:
– Так он же тебя просто подставил, твой Тенгиз. И тот цирк в столярке, будто тебя хотели опустить… Короче, козел твой Тенгиз, а козлам – козлиная честь. Так что, садись и пиши маляву.
– К-какую еще м-маляву? – заикаясь, выдавил из себя Калистрат.
– Признательную, – пояснил Палач, пододвигая Калистрату шмат колбасы и кусок хлеба. – Малявку братве на зону, в которой ты, у следака на допросе, поведаешь братве и про Тенгиза своего, и про то, как он тебя на Хозяина науськивал, и про то… Короче, так! Пожрешь сейчас с нами, а, потом уже, помолясь…
Маляву на зону писали всей камерой. Вернее, Палач диктовал, подбирая емкие слова, а Калистрат выводил на клочке бумаги то, что ему приказывали писать. Рука не слушалась, но это уже был совсем иной страх, нежели тот, потливый и обволакивающий, который еще совсем недавно сковывал его волю и сознание раскаленным обручем.
* * *
Маляву из хабаровского СИЗО читали в кочегарке, куда набилась братва, поддерживающая Грача.
«Братва! – писал Калистрат. – Появилась возможность передать вам эту малявку, и я пользуюсь этим случаем. Не знаю, что будет клеить для меня прокурор, но я каюсь перед вами за ту расправу, которая и на вас легла за мою дурь. И я хочу, чтобы вы все знали, кто в этой крови, пролитой понапрасну, повинен.
Просьба у меня к вам одна. Отпишите малявы по всем зонам российским, чтобы знала братва, кто нагадить может в собственной хате.
Имя этому козлу – Тенгиз!»
Почитав маляву до конца, Грач оторвал глаза от бумажного листочка и жестко произнес:
– Все слышали? Так вот, теперь надо сделать так, чтобы об этом знала вся «семерка».
Уж который день подряд Никита Макарович Рогачев пребывал в угнетенно-злобном состоянии, когда вдруг все стало валиться из рук, и он, пытаясь отложить решение даже самых неотложных задач «на потом», ни о чем больше думать не мог, кроме как о длиннющей череде обстоятельств, слившихся в цепь-удавку, которая могла и кислород перекрыть. Это в лучшем случае, а в худшем… О самом плохом, что могло бы его ожидать, он старался не думать, хотя уже начинал просчитывать бессонными ночами самые худшие для него лично варианты.
Последним звеном этой цепи стал «Круглый стол» по всероссийскому каналу, где собравшиеся попытались расставить все точки над i в затянувшемся расхищении дальневосточной, сибирской и алтайской тайги российскими и прочими смешанными фирмами, которые вырубали под корень все, что только можно было вывезти из России. А вывозить можно было буквально все – купленные на корню таможенники давали «добро»: закрывали глаза даже на те факты, когда через российско-китайскую границу уходил поистине золотой реликтовый лес. Прошлись они горячим утюжком и по Боровскому району, помянув недобрым словом его главу и почтив минутой молчания коммерческого директора пятигорского зверопромхоза Ходуса, убийство которого пытаются списать на примитивный грабеж.
