Признаться, я тоже был глубоко потрясен. Уж если репутацию такого уважаемого и достойного человека смешали вдруг с грязью и покрыли позором, то чему теперь вообще можно верить? Мою тревогу усугубил неожиданный телефонный звонок. Однажды утром мне позвонил домой доктор Луччифреди из оперативного отдела полиции.
Я уже говорил, что Луччифреди был моим другом. Я всегда старался заручиться дружбой какой-нибудь важной персоны из полицейского управления: это гарантирует покой и уверенность, ведь всякое в жизни может случиться. С Луччифреди мы познакомились несколько лет тому назад в доме наших общих друзей, и он сразу же выказал мне свою живейшую симпатию. Этим я и воспользовался, устраивая так, чтобы наши встречи проходили в неофициальной обстановке: приглашал его пообедать, знакомил с нужными людьми. Словом, виделись мы с ним довольно часто. Но не было еще случая, чтобы он звонил мне в такую рань.
— Привет, Андреатта, — сказал он. — Ты, конечно, удивлен, а? Знаменитый профессор! Твой почтенный домовладелец!
— Да уж, можешь себе представить, — ответил я, не понимая, куда он клонит.
— Тебе, вероятно, хочется узнать подробности? Ведь того, что пишут газеты, маловато.
— Ясное дело, хочется.
— А что, если все расскажу тебе я? Почему бы нам не встретиться? Что ты делаешь сегодня вечером?
Он пришел к ужину. Моя прислуга готовит превосходно, и друзья всегда рады, когда я их приглашаю. А по такому случаю я попросил ее постараться особенно.
И вот мы спокойно сидим за столом, а перед нами блюдо отменных каннеллони[3] со взбитыми сливками и стаканы с «Шато Неф де Пап». В ярком свете люстры резче выделяется глубокий шрам на левой щеке Люччифреди, его худощавое лицо чем-то напоминает Фрэнка Синатру. Сегодня он как-то особенно остер и язвителен.
— Хочешь верь, хочешь нет, — говорит Луччифреди, — но я уже полтора года следил за ним. Хочешь верь, хочешь нет, но уже целый год я знал про него всю правду. И все же продолжал тянуть. Сам понимаешь: скандал, резонанс в академических кругах…
— В таком случае, — замечаю я, — после его смерти уж тем более можно бы промолчать…
— Нет, нельзя, потому что возник вопрос о наследстве.
— Но скажи, что именно вызвало у тебя подозрение?
Луччифреди громко смеется.
— Все дело в анонимном письме. Откуда оно прибыло — неизвестно, так как почтовый штемпель подделан. Да, письмо было анонимным, но в высшей степени обстоятельным… Потом мне, ясное дело, пришлось выискивать доказательства. Ну, я и давай копать, давай копать. Уж поверь, в этом деле я достаточно понаторел.
