Он взглянул на нее. Бархат и шелк. В лучах улыбки шелк брал верх над бархатом.
— Какая трагедия, — сказал он. — Их состояние и впрямь так безнадежно?
Она встала, подошла к мойке и протянула ему кастрюлю. Губчатая студенистая масса мягко вибрировала, выпуская последние жалкие пузыри… Медуза, выброшенная на песчаный берег.
Орландо присвистнул.
— Даже и не знал, что такое возможно, — пробормотал он.
— Я тоже не знала.
Бархат улетучился. У этой девушки были две особенности: ее умение превратить итальянское национальное блюдо в несъедобное желе и улыбка, искорки которой плясали в зеленых глазах.
— Маленький вопрос, — сказал он. — Если не хотите, вы вовсе не обязаны отвечать. Ваша бабушка и впрямь сейчас сидит в холодильнике?
— Да. Но если это вас успокоит, то он уже пять лет как сломан и в нем нет дверцы.
— Что ж, там, кажется, ей намного удобнее.
— Тем более, что на самом деле это вовсе не бабушка, а Бабуся, кошка, почти что сиамка.
— Рад это слышать.
Они взглянули друг на друга. Не так часто удается вынести молчание кого-то, кого знаешь меньше двух минут.
— Я должна вам кое в чем признаться.
Орландо примирительно поднял руку.
— Вы ненавидите оперу. Кто бы сомневался.
Она даже не пыталась сделать вид, что смущена. Ямочка на левой щеке.
— Она внушает мне ужас, — сказала она. — Это нервное. Если у нас будет время, я объясню вам причину.
— У нас будет время.
Когда она закрывала глаза, ее ресницы образовывали арку. Невыносимое очарование.
— Я приготовлю вам омлет.
— По контракту я обязан избегать всяческих рисков, касающихся моего здоровья. Может быть, просто дадите мне яйца и сковородку?
Снова шелк. Несмотря на блеск, в ее глазах царило зимнее море, спокойное и холодное.
— Вы тенор, не так ли?
Он разбил яйца о край плиты.
— Точно. Тот самый господин с высоким голосом, который кричит громче всех и во время дуэтов держит за ручку толстую даму.
Она подала ему соль.
— А почему именно тенорам всегда достаются лучшие роли?
Он размешал омлет в красной фарфоровой чашке.
— Не всегда, но, как правило, так и есть. Это потому, что диапазонам голоса, как и морали, присуща вертикальная градация. Чем выше голос, тем положительнее герой. Низкий голос считается более приземленным, а следовательно, ближе соседствующим с адом и со всякого рода злом. Именно этим и объясняется, что в трех случаях из четырех басам достаются партии негодяев.
— Как все просто.
Они глядели на омлет, потрескивающий на сковороде.
— Меня зовут Карола. Карола Кюн.
