— Хай, мэн! — Люба взмахнула рукой над монитором.
Тонкие брови над челкой, дежурная улыбка. Ногти — черные, с белым ободком.
Ко мне она относилась с легкой приязнью, но совершенно не понимала, почему я заикаюсь и так по-дурацки хожу. Неужели нельзя нормально? Что, действительно больно? Да, ерунда, это с ногами просто серьезно не занимались. И не пугали по-настоящему. Ну, от заикания.
Казалось, ей, как ребенку со сломанной куклой, хочется разобрать меня, чтобы докопаться, что там неправильно устроено.
— Светлана Г-григорьевна на м-месте? — спросил я.
— Д-да.
— Д-дразнишься?
— Д-да.
— Эт-то грех.
— Это я тебя стимулирую. У тебя ж так никогда девушки не будет.
— У меня есть.
— А, блин, точно, — Люба скорчила гримаску. — Все равно надо исправляться, — выдала она. — Это ж не только твои проблемы, да?
— С-спасибо, — кивнул я ей.
— Давай-давай, борись! — она вскинула кулак.
Я добрался до своего места.
Через стол из закутка выглянул Тимур, полный, краснощекий парень, на три года младше меня. Светлана Григорьевна взяла его к себе с последнего курса финансово-экономического. Сколько я его помнил, он все время грозился уйти из фирмы на "большие деньги", но почему-то не уходил.
— О, нашего полка прибыло!
— П-привет, — я, поднявшись, пожал его пухлую ладонь.
— Не знаешь, как там у нас дела? — подмигнул Тимур. — Премия намечается?
— Н-не знаю.
— Ты бы поговорил со Светланой Григорьевной, а?
Видимо, с подачи Вероники Сергеевны все в офисе почему-то стали считать, что я имею влияние на нашу начальницу. В чем-то они, конечно, были правы, только совершенно ошибались в моих возможностях. И, более того, в моем желании использовать это к собственной выгоде или выгоде кого-то еще.
Я не хотел лишний раз попадаться Светлане Григорьевне на глаза. Мне было стыдно. Я видел, как при каждом моем появлении, тревога скачет в ее глазах. Скачет и осядает напряжением. С того самого момента, как я вспомнил девочку Катю из областного санатория, мне казалось, я проник в какую-то запретную область, нарушил миропорядок и жизнь Светланы Григорьевны. Что-то сломал.
С мальчишкой у платформы тогда обошлось, а здесь нет. И ведь не сказать, чтобы я хотел совершить что-то злое и гадкое. Наоборот.
Светлана Григорьевна больше ни на кого не кричала. Иногда повышала голос, но быстро спохватывалась, лицо у нее пунцовело, и она чуть ли не бегом уносилась в свой кабинет. Двигалась она все также стремительно, только человеку, знакомому с ней продолжительное время, бег этот напоминал улепетывание подраненной утки. Иной раз мне хотелось рассказать ей о своем даре, о том, что я использовал его неосознанно, но, боюсь, стало бы только хуже.
