Ожидание становилось мучительным. Вспомнился лес, где я превратился в волка. Но тогда метаморфоза произошла непроизвольно, независимо от моего желания, словно во сне. А разве это не был сон? Неужели я хоть на миг допускаю, что действительно превратился в вурдалака? Хорошенькое дело. А в принципе было бы здорово обернуться волком, загрызть ассирийцев, загнать Омара под кровать, затем, не меняя облика, изнасиловать Иду и убежать в горы.
— Много в наших горах развелось нечисти в последнее время, — грустно сказал Камаз, словно прочитав мои мысли. — Вчера, например, я убил лесного человека.
— А шкура где? — недоверчиво спросил Белаз.
— Как можно с человека снять шкуру?
— Так он же лесной! Ты же сам говорил, что его тело покрыто густой щетиной, а на груди острый топорообразный выступ.
— Это верно, — вздохнул Камаз, — зато у него глаза и нос, как у людей. А хитрый какой! Я его три дня выслеживал. Он, наверное, думал, что на меня охотился, а на самом деле — я на него.
— Никогда не знаешь, кто на кого охотится, — философски заметил Белаз.
— Как же ты его выследил? — спросил я, чтобы поддержать беседу.
— Когда я понял, что он на меня охотится, — начал рассказывать Камаз, — то решил устроить ловушку. Поставил ночью палатку на поляне, положил в спальный мешок бревно, а сам выполз и залег в кустах.
— Зачем бревно вместо себя положил? — недовольно спросил Белаз.
— Подстава была нужна. Я же говорю, что он очень хитрый.
— Если он такой хитрый, почему на деревяшку набросился?
— Может быть, ты не веришь? — спросил Камаз очень спокойно, даже радостно, однако в его голосе отчетливо звучала угроза.
— Верю каждому зверю, а тебе, ежу, — погожу, — мрачно пробормотал Белаз себе под нос русскую пословицу.
— Только он на бревно набросился, я его из «узи» расстрелял, пуль двадцать всадил. Ты же сам утром место осматривал.
— Я тело не видел, только изрешеченную палатку, разорванный спальник и гильзы.
— А кровь ты видел, а примятую траву, а щетину? Говорю тебе, духи его утащили. Не мог он сам уйти, я в него всю обойму всадил.
— Может быть, и утащили, — примирительно сказал Белаз, — мне то что? Вот только не пойму, зачем ему выступ на груди?
— А зачем носорогу рог? Такая у него эволюция.
— Рогом бодаются.
— Так выступ же, бля, как топор острый, порезаться можно. Так сказать, для смертельного объятия. Сам пробовал пальцем, когда он мертвый лежал.
— Очень сложная эволюция, — засомневался Белаз.
— Не веришь, — задумчиво произнес Камаз, угрожающе направившись к собеседнику. Они яростно закричали друг на друга, вероятно, на ассирийском языке, издавая хриплые, гортанные и лающие звуки.
