– Позвольте представить! – громко воскликнул он. – Мистер Невил Сент-Клер из Ли.
Никогда в жизни я не видел ничего подобного. Лицо под мокрой губкой словно отклеилось от головы мужчины, как кора от ствола дерева. Исчезла коричневая корка грязи! Исчез безобразный шрам, разделяющий пополам лицо, и вывернутая губа, которая придавала ему столь жуткий вид! Рывком были сдернуты спутанные рыжие волосы, и перед нами предстал бледный, благообразного вида мужчина с грустным лицом, черными волосами и гладкой кожей, который, приподняв голову, протер глаза и, ничего не понимая спросонья, стал оглядываться по сторонам. В следующую секунду он понял, что произошло, и, вскрикнув, уткнул лицо в подушку.
– Силы небесные! – поразился инспектор. – Это и вправду пропавший Сент-Клер! Я видел его фотографию.
Заключенный оторвался от подушки и повернулся к нам.
– Что ж, ладно, – промолвил он с видом человека, покорившегося судьбе. – Скажите, в чем меня обвиняют?
– В убийстве мистера Невила Сент… Э-э-э, да в этом вас обвинить нельзя. Разве что оформить как попытку самоубийства, – заулыбался инспектор. – Ну, скажу я вам, уже двадцать семь лет служу в полиции, но такого еще не видел!
– Если я мистер Невил Сент-Клер, то очевидно, никакого преступления не было и, следовательно, задерживать меня у вас никаких оснований нет.
– Было совершено не преступление, а допущена большая ошибка, – сказал Холмс. – Вам бы следовало доверять жене.
– Дело не в жене! Дело в детях! – застонал бывший нищий. – Господи! Я не мог допустить, чтобы они стыдились своего отца. Боже, какой позор! Что теперь делать?
Холмс сел рядом с ним на койку и похлопал по плечу.
– Если дело дойдет до суда, конечно же, избежать огласки не удастся, – сказал он. – Но, с другой стороны, если вы сможете убедить полицию, что обвинить вас, собственно, не в чем, не думаю, что подробности попадут в газеты. Инспектор Бродстрит, я уверен, запишет все, что вы можете рассказать, и предоставит материалы в соответствующую инстанцию. Дело будет закрыто.
– Господи, благослови вас! – с чувством воскликнул заключенный. – Я бы вытерпел заключение – да что там заключение, на казнь бы пошел, лишь бы не запятнать позором своих детей. Вы должны меня понять. Сейчас я все расскажу.
Вы первыми услышите эту мою историю. Мой отец был школьным учителем в Честерфилде{72}, там же я получил прекрасное образование. В молодости я много путешествовал, выступал в театре, пока наконец не стал репортером одной вечерней лондонской газеты. Как-то раз моему редактору пришло в голову сделать серию репортажей о столичных бедняках, и я вызвался на это дело. С того самого дня и начались мои злоключения. Единственным способом добыть какие-то факты для статей было самому на время переодеться нищим и выйти на улицу. Еще в театре я в совершенстве научился гримироваться – коллеги-актеры мне даже завидовали, и я решил воспользоваться старыми навыками. Я раскрасил лицо, вдобавок, чтобы выглядеть совсем уж жалким, изобразил на нем страшный шрам и вывернул губу, прилепив ее маленьким кусочком пластыря телесного цвета. Потом я нацепил рыжий парик и, вырядившись в соответствующую одежду, вышел на улицу. Я подыскал себе место в деловом районе, для прикрытия торговал спичками, но на самом деле просто стоял и ждал подачек. В первый день я провел на улице семь часов и, когда вечером вернулся домой и подсчитал свой заработок, страшно удивился. Оказалось, что я насобирал ни много ни мало двадцать шесть шиллингов и четыре пенса.
