из стекол
удары палки. Это
из трехдюймовок шарахнули
форты Петропавловки. А поверху
город
как будто взорван: бабахнула
шестидюймовка Авророва. И вот
еще
не успела она рассыпаться,
гулка и грозна,над Петропавловской
взвился
фонарь, восстанья
условный знак. - Долой!
На приступ!
Вперед!
На приступ!Ворвались.
На ковры!
Под раззолоченный кров! Каждой лестницы
каждый выступ брали,
перешагивая
через юнкеров. Как будто
водою
комнаты полня, текли,
сливались
над каждой потерей, и схватки
вспыхивали
жарче полдня за каждым диваном,
у каждой портьеры. По этой
анфиладе,
приветствиями оранной монархам,
несущим
короны-клады,бархатными залами,
раскатистыми коридорами гремели,
бились
сапоги и приклады. Какой-то
смущенный
сукин сын, а над ним
путиловец
нежней папаши: "Ты,
парнишка,
выкладывай
ворованные часычасы теперича наши!" Топот рос
и тех
тринадцать сгреб,
забил,
зашиб,
затыркал. Забились
под галстук
за что им приняться?Как будто
топор
навис над затылком. За двести шагов...
за тридцать...
за двадцать... Вбегает
юнкер:
"Драться глупо!" Тринадцать визгов:
-Сдаваться!
Сдаваться!А в двери
бушлаты,
шинели,
тулупы... И в эту
тишину
раскатившийся всласть бас,
окрепший
над реями рея: "Которые тут временные?
Слазь! Кончилось ваше время". И один
из ворвавшихся,
пенснишки тронув, объявил,
как об чем-то простом
и несложном: "Я,
председатель реввоенкомитета
Антонов, Временное
правительство
объявляю низложенным". А в Смольном
толпа,
растопырив груди, покрывала
песней
фейерверк сведений. Впервые
вместо:
-и это будет...пели:
-и это есть
наш последний...До рассвета
осталось
не больше аршина,руки
лучей
с востока взмолены. Товарищ Подвойский
сел в машину, сказал устало:
"Кончено...
в Смольный". Умолк пулемет.
Угодил толков. Умолкнул
пуль
звенящий улей. Горели,
как звезды,
грани штыков, бледнели
звезды небес
в карауле. Дул,
как всегда,
октябрь ветрами. Рельсы
по мосту вызмеив, гонку
свою
продолжали трамы уже
при социализме.
7
В такие ночи,
в такие дни, в часы
такой поры на улицах
разве что
одни поэты
и воры. Сумрак
на мир
океан катнул. Синь.
Над кострами
бур. Подводной
лодкой
пошел ко дну взорванный
Петербург. И лишь
когда
от горящих вихров шатался
сумрак бурый, опять вспоминалось:
с боков
и с верхов непрерывная буря. На воду
сумрак
похож и такбездонна
синяя прорва. А тут
еще
и виденьем кита туша
Авророва. Огонь
пулеметный
площадь остриг. Набережные
пусты. И лишь
хорохорятся
костры в сумерках
густых. И здесь,
