приехал,
в пальтишке рваном,ходит,
никем не опознан. Сегодня,
говорит,
подыматься рано. А послезавтра
поздно. Завтра, значит.
Ну, не сдобровать им! Быть
Керенскому
биту и ободрану! Уж мы
подымем
с царёвой кровати эту
самую
Александру Федоровну".
6
Дул,
как всегда,
октябрь
ветрами как дуют
при капитализме. За Троицкий
дули
авто и трамы, обычные
рельсы
вызмеив. Под мостом
Нева-река, по Неве
плывут кронштадтцы... От винтовок говорка скоро
Зимнему шататься. В бешеном автомобиле,
покрышки сбивши, тихий,
вроде
упакованной трубы, за Гатчину,
забившись,
улепетывал бывший"В рог,
в бараний!
Взбунтовавшиеся рабы!.." Видят
редких звезд глаза, окружая
Зимний
в кольца, по Мильонной
из казарм надвигаются кексгольмцы. А в Смольном,
в думах
о битве и войске, Ильич
гримированный
мечет шажки, да перед картой
Антонов с Подвойским втыкают
в места атак
флажки. Лучше
власть
добром оставь, никуда
тебе
не деться! Ото всех
идут
застав к Зимнему
красногвардейцы. Отряды рабочих,
матросов,
голидошли,
штыком домерцав, как будто
руки
сошлись на горле, холёном
горле
дворца. Две тени встало.
Огромных и шатких. Сдвинулись.
Лоб о лоб. И двор
дворцовый
руками решетки стиснул
торс
толп. Качались
две
огромных тени от ветра
и пуль скоростей,да пулеметы,
будто
хрустенье ломаемых костей. Серчают стоящие павловцы. "В политику...
начали...
баловаться... Куда
против нас
бочкаревским дурам?! Приказывали б
на штурм". Но тень
боролась,
спутав лапы,и лап
никто
не разнимал и не рвал. Не выдержав
молчания,
сдавался слабыйуходил
от испуга,
от нерва. Первым,
боязнью одолен, снялся
бабий батальон. Ушли с батарей
к одиннадцати михайловцы или константиновцы... А Керенский
спрятался,
попробуй
вымань его! Задумывалась
казачья башка. И редели
защитники Зимнего, как зубья
у гребешка. И долго
длилось
это молчанье, молчанье надежд
и молчанье отчаянья. А в Зимнем,
в мягких мебелях с бронзовыми выкрутами, сидят
министры
в меди блях, и пахнет
гладко выбритыми. На них не глядят
и их не слушаютони
у штыков в лесу. Они
упадут
переспевшей грушею, как только
их
потрясут. Голос-редок. Шепотом,
знаками. - Керенский где-то?- Он?
За казаками.И снова молча И только
под вечер: - Где Прокопович?- Нет Прокоповича.А из-за Николаевского чугунного моста, как смерть,
глядит
неласковая Авроровых
башен
сталь. И вот
высоко
над воротником поднялось
лицо Коновалова. Шум,
который
тек родником, теперь
прибоем наваливал. Кто длинный такой?..
Дотянуться смог! По каждому
