— Видишь, я тебя не бросаю, хоть ты и осрамила меня… Эх, ты… ты!..
Закричал младенец.
— Да возьми ты его! — буркнул отец. — Что, не умеешь?
Старик отставил крынку в сторону и неловко приложил ребенка к материнской груди.
— Дай ему пососать… ведь он голодный… мать ты или не мать?
Потом он ходил из угла в угол, посматривал то на кровать, то на пол и размышлял…
— Го-го! Ну и досталось мне, ой-ой!.. Сколько есть бед на свете — все на меня свалились… И выхаживай этих — мучайся и хлопочи… Будь ты хоть о трех головах — и то не управишься… На старости лет! Вот каково мне пришлось… А что будешь делать?.. Да зачтется мне это за все мои прегрешения и приумножит славу твою, господи… Да будет воля твоя… Надо его крестить! — обратился он к Ганке.
— Так… — но она не могла говорить.
Боль быстрой судорогой пробегала по ее телу. Большие глаза ее наполнились слезами, а побледневшее лицо прильнуло к подушке.
— Вон как тебя, видишь! — покачал головой старик. — Ты думала, это пустяки, ну и терпи теперь!.. — И, подвинув к ней крынку, добавил: — Тут молоко, в случае захочешь пить… а я пойду! Надо крестных звать…
Он ушел — и опять вернулся только на другое утро.
Но вернулся не один: с ним пришли кума и кум — все трое под хмельком.
Козера за один день совершенно переменился. Он радовался внуку и потчевал его водкой, так что Ганка с трудом сдерживала этот прилив чрезмерной нежности. Зато самой ей пришлось выпить: насильно угостили.
Даже Зося выпила две рюмки крепкой водки. Первую она схватила с жадностью, потому что со вчерашнего дня у нее росинки не было во рту, но вторую проглотила чуть не со слезами, по принуждению.
— Не видали вы мою маму? — снова спросила она.
— Мама ничего! Ты не тревожься… Лежи спокойно, раз тебе тут хорошо!
Больше она не спрашивала, хотя мысль ее часто уносилась домой. Когда она задумывалась, ей казалось, что она давно-давно, может быть, весной ушла из дому… И еще ей казалось, что она давно-давно живет на свете. За последние дни она навидалась столько всяких, чудес!.. И теперь ей даже не было любопытно, что хотел оказать Войтек перед уходом.
Наконец молодая кума запеленала ребенка, причем кум ей все время мешал. Собираясь уходить, они остановились в дверях. Козера — к ним.
— Как же его звать-то будут? — спросила кума.
— Собусь, Собусь! — закричала Ганка.
— Пускай будет Томусь! — приказал старик. — Христианское имя… Слышите?
— Воля божья и ваша, — донеслось из сеней.
Через минуту крестные уже были в поле.
