— К чему бы это?
— Бог знает и ангел-хранитель, — ответила Ягнеска.
— Вот чудно! Ведь и мне похожее снилось…
— Так расскажите!
— Я уже хорошенько не помню…
— Хоть немножечко! Мамуля! — упрашивала Зося. — Я так люблю про это слушать, а мне никогда ничего не снится.
— Ну, слушай, дочка, и ты, Ягнесь…
— Говорите, мы слушаем…
— Снилось мне, будто я в костеле стою перед алтарем пречистой… А со мной Юзусь, только совсем он еще малое дитя, каких матери первый раз носят в костел. Молюсь я святой деве, горячо молюсь и даю ей обет, что дитя это послужит ко славе ее и восхвалению. А был он тяжелый, всю руку мне оттянул… Чего я только не делаю! Подхожу к алтарю, кладу его, а потом вынимаю по одному зубу изо рта и даю ему поиграть… И когда я вынула последний зуб для него, вижу: склоняется ко мне с образа божья матерь и рукой подзывает меня к себе… Оробела я, подхожу с великим смущением, а она ласково смотрит на меня и отламывает кусочек земли, той, что у нее под ногами. «Отведай, говорит, этого хлеба, ибо он был мне пропитанием на земле…» Я со страхом беру, кладу в рот — горький он, как полынь, да твердый! Как тут его есть, когда у меня ни одного зуба не осталось… а она глазами показывает: дескать, ешь! Уж я кусаю деснами, до крови кусаю, а больно мне так, что слезы текут… Проглотила наконец. Ну тут, скажу я вам, до того мне стало сладостно, что никакими словами не опишешь! Словно я самого неба или рая вкусила.
— А потом что?
— Потом я проснулась. Но сладко во рту у меня было до утра…
— Уж это знаете, знаете…
— Право, так! Говорю вам.
— Да я верю! — убежденно кивала головой Ягнеска. — Отчего же нет!
А Зося так заслушалась, что на лбу у нее мелкими росинками выступил пот.
Долго они потом на все лады толковали эти схожие сны. Но чем дольше они размышляли, тем больше удалялись от желанной разгадки. Тогда, вверив опеке господней себя и хату, они перестали об этом думать. Да и недосуг им было за новыми заботами.
Маргоська доставала картошку из ямы и корзинками носила ее в хату, боясь, что она померзнет под снегом. В такую морозную зиму нельзя ни на что надеяться — этому ее научил долгий опыт.
Лен они весь допряли, и на жердочке висело двадцать тонких мотков и восемь толстых, Наконец Ягнеска собралась отнести пряжу. Она уже увязала мотки в холстинку, когда в хату вошла Маргоська.
— Хочешь отнести?
— Да нужно сходить.
— Постой-ка, дай я сосчитаю, сколько нам приходится. Двадцать тонких мотков — почем?
