Зима. Завтракали рано, быстро управлялись со скотиной, а больше и нечего было делать по дому. Хазьбета убегала к родителям или с куделью по хатам. Старый Хыба не запрещал ей…
— Можешь итти… только на тот берег не смей ходить! Чтобы ноги твоей там не было! Не то, как увижу тебя там… поняла?!
После такой угрозы Хазьбета, как ни хотелось ей, не осмеливалась не то что итти, а даже смотреть в ту сторону.
И с тех пор она не заглядывала к Маргоське.
А за ручьем время так же шло — день за днем. Завтрак, обед, ужин и сон, да утром и вечером те же самые молитвы. Безвозвратно проходили сутки за сутками, неся все большую усталость и сонливость.
— Когда эта зима кончится? Боже мой!
— Только началась…
— Так она тянется!
— Как жизнь бедняка.
— И никто не зайдет, не спросит про нас…
— Да, милые вы мои, — добавляла Ягнеска, — как лето настанет, нас видят, случись, кому понадобится, сразу найдут. А зимой сиди тут одна, хоть подыхай, никто и не посмотрит…
— Ни пойти к кому! Ни поговорить с кем…
— Где уж нам, хозяюшка, где нам!.. Это богатым можно ходить, навещать друг дружку… их это праздник, не наш!
— Так оно и есть.
— А беднякам надо поменьше места занимать на свете да не мешать людям: так господь повелел…
— Про это не сказано в писании…
— Да хоть и не сказано! Жизнь-то так говорит, милые вы мои!.. Бедняк в мышиную норку залезет — и то для него много! Совсем ему надо пропасть, без следа!..
— Полно тебе, полно!
— Ох, верьте мне! Это не басни. И не про себя я говорю… Да и что я значу, маленькая песчинка? Буду я жить или не буду — это все равно… И потихоньку скажу вам, что даже не будь меня вовсе, тут бы все обошлось!..
— Что ты болтаешь?
— А про тех я говорю, кому жить невозможно…
— Кто же им запрещает?
— Словно бы никто… Люди им не препятствуют. Да отец небесный дал человеку жизнь, а средств никаких не дал… Вот тут и живи!
— А ума он не дает?
— На что бедному ум? Милые вы мои! Только сильней он почувствует, что худо ему…
Так они подолгу разговаривали, а потом обе плакали над своей долей бедняцкой. А иной раз заведут разговор о земле — много, мол, ее на свете…
— Да не для всех!
— Эх, Ягнесь! Мыслимо ли, чтобы на всех хватило? Много ли каждому бы досталось?
— Хоть по моргу получили бы!
— А что толку?
— Зависти бы не стало на свете…
— Ну! Разве что люди бы переродились.
— Не знаю, кто стал бы жадничать, если бы столько у него было, сколько ему надо?
— А знаешь ты, сколько надо?
— Чтобы можно было жить…
— Про то и речь, что одному весь свет кажется мал, а другому голову негде приклонить — и то не обижается.
