Зося глотала слезы, но ничего не говорила. Она обижалась на мать и в то же время злорадствовала, что мама так и не знает, о чем она думает. Пускай бьет, она нарочно ей не скажет…
Однако мать очень мало обращала на нее внимания, меньше, чем Зося ожидала. Зато о Юзке она постоянно думала.
— Бедный Юзусь! Что-то он там поделывает? Каково ему там живется среди чужих?.. Боже мой, боже! Увижу ли я его еще когда? Стать бы мне ласточкой, хоть бы на минуточку к нему полететь!.. Господи, птицам ты дал крылья, а нам нет…
— Неисповедимы пути его, — прошептала Ягнеска.
— Со дня, как уехал… ни словечка. Ни одной буковки! Недобрый сын! недобрый! А ведь я говорила ему, когда он уезжал: «Пиши нам, Юзусь, пиши! Не забывай нас, сынок…» Ты, мать, говори, что хочешь, проси, моли… не послушает. Ему другой жизни хочется, чужие люди ему милее своих… Вынянчишь дитя на руках, научишь говорить, а оно вот чем тебе платит! Пока не умеет ходить, издали тянется ручонками, лепечет «мама, мама!» и ползет к тебе на карачках… А как вырастет — боже милостивый! Бросит тебя с легким сердцем, уйдет в люди и даже не посмотрит на тебя… не обернется! Да напиши он только: «Мне тут хорошо» или: «Я здоров, не тревожьтесь» — у меня бы отлегло от сердца. А так, ломай себе голову, бедная мать! Никто тебя не утешит… никто тебя… не утешит…
Так причитала Маргоська над своей долей и не один раз на дню плакала, вспоминая сына.
Наконец однажды влетел неожиданно Войтек, громко крикнув еще в сенях:
— Письмо! Письмо!
— От Юзуся? — обрадовавшись, вскочила мать.
— А я вам не дам! — смеялся Войтек, — все равно вы не прочитаете…
— Боже милостивый! Если б я умела!
Она вдруг почувствовала глубокую обиду. В душе ее родился безмолвный упрек.
— Если бы меня выучили! — прошептала она. — Я бы разобрала каждую буковку Юзуся…
— Что же он пишет? Милые вы мои… — подошла Ягнеска.
— Юзусь! Юзусь! — кричала Зося, влезая на лавку, где уже сидел Войтек, обрывая краешек конверта.
Три головы склонились над ним, три сердца нетерпеливо бились.
— «Любимая моя мама!» — прочитал Войтек.
— Сыночек мой! — зарыдала Маргоська.
— Да вы слушайте, потом будете плакать! — успокаивал ее Войтек и продолжал монотонно читать:
«Прежде всего кланяюсь вам бессчетное множество раз и хочу спросить о вашем здоровье и как вам живется. Я, слава богу, здоров, а живется мне, как всегда в людях…»
— Слава богу! — прошептала Маргоська.
«Работаю я на кирпичном заводе с утра до ночи, только на обед урываю минутку. А зарабатываю всего четыреста крейцеров, потому что теперь зима, так меньше платят. Зато весной, дай бог дождаться, буду зарабатывать больше, тогда вам пришлю. Вы не расстраивайтесь, дорогая мама, уж как-нибудь перебейтесь, потому что и мне худо. Работа тяжелая, а платят мало, едва хватает. Люди приезжают со всех концов искать заработка…»
