— Ягнесь! — с удивлением взглянула на нее Маргось; ка, — что ты делаешь? Да ты не плачь, а скажи, что тебе…
— Хо… хозяюшка милая! — заплакала Ягнеска. — Да я бы хотела, кабы вы хотели…
— Говори смелей!
— Совестно мне к вам приставать.
— Ты не бойся!
— Да я бы хотела на зиму остаться у вас…
— Отчего же? Оставайся.
— Милые вы мои!..
— Встань, Ягнесь…
— Награди вас господь.
Счастливая, она села на лавку у окна, а слезы долго еще капали ей на юбку.
VII
Им было хорошо вместе. Они утешали друг друга, когда случалась какая-нибудь беда, и минутами им даже казалось, что жизнь не так уж плоха, как говорят. Картошка у них еще была, слава богу, а что постная — ничего не поделаешь. Не все сразу господь бог дает, а то люди избалуются. Еще возомнят, что у Иисуса Христа только и дела — о них заботиться, и перестанут молиться. Это бывает. Лучше понемножку, да всегда.
— И маслице найдется, если господу богу будет угодно, — говорила Ягнеска. — Не наша, а его да сбудется святая воля…
— Еще то худо, что нет никакой работы, — жаловалась Маргоська, — в прошлую зиму сколько мне наносили кудели…
— Не тревожьтесь, хозяюшка, найдется.
— Боже милостивый! Добьешься ты чего от людей, Ягнесь…
— Попробую…
— Напрасный труд…
— Э, полноте! Посмотрим, что бог даст… В Драпе немало собрали льна, сами они нипочем не спрядут. В Долине тоже из года в год отдают прясть на дом, так я и туда загляну.
— Ну что ж, иди! Но навряд ли что принесешь…
— А все-таки!
Ягнеска отправилась в деревню за льном и, подходя к хатам, тихо затянула:
Ты, что высохшее поле
Обращаешь в пущи,
Дай же счастья мне на долю,
Боже всемогущий…
И не обманулась она в своих чаяниях. Хозяйки надавали ей столько льна, что она унести не могла в охапке. Однако о том, что прясть она будет вместе с Маргоськой, Ягнеска никому не рассказала, а то бы ей не дали так много. Маргоське надо платить — это все знали, а Ягнеска (вот хорошая баба!) спрядет и даром, как всегда. Кому что по нраву. Им не по нраву было платить.
Маргоська себя не помнила от радости, когда Ягнеска выложила из холстинки две больших вязеницы.
— Эти тонкие, а эти потолще, а те вон очески…
— Ого! Слава богу! Теперь будет что прясть…
— Вот видите…
Отыскали веретена за кроватью, навили на них пучки льна — и прядево готово.
— А мне веретено… мама! — просила Зося.
— Ты посиди! Тебе хватит дела в хате.
— А я не стану! Я хочу прясть!
— Придет время, и ты будешь прясть…
— Кто знает когда! — тревожилась Зося.
Однако она надеялась, что это время скоро настанет, и не бегала к костру на лесопильню, а прибирала хату вместо матери, поминутно поглядывая на нее с немой просьбой. Когда какая-нибудь из прях роняла веретено, Зося подхватывала его на лету и, подавая, вращала его тоненькими пальчиками, словно хотела сказать: «Вот видите, и я так умею…»
