Тяжелее всего пришлось Василике. Она выросла в свободолюбивой холодной стране, где действительно ничто не ограничивало ее свободу. Поэтому строгий распорядок гаремной жизни поначалу сильно досаждал ей. Мир сузился до пределов ода, бани рядом с ней, женской мечети и сада. Кажется, она все отдала бы за то, чтобы получить коня и пустить его галопом по открытому полю. Да, она находила в себе силы мириться с новым положением, но бывали минуты, когда ей казалось, что она сходит с ума.
Это не могло укрыться от госпожи Мамлакат, и она постаралась сделать все, чтобы облегчить девушке новую жизнь. К примеру, она приставила к Василике специального евнуха, который сопровождал ее во время прогулок по саду. Конечно, выходить в сад можно было, лишь соответственно одевшись.
Эта одежда называлась феридже и представляла собой длинную робу из шелка с ниспадающими рукавами, для Василике бледно-зеленого цвета. Она тянулась от головы до плеч, а сзади к ней еще пристегивалась большая прямоугольная накидка до самой земли. Кроме того, Василике должна была надевать ясмак, то есть особую вуаль, состоящую из двух частей. Первая половинка закрывала нижнюю часть лица девушки и падала на грудь, а другая закрывала лоб и волосы. Когда Василике наряжалась подобным образом, никому не дано было угадать, молодая она или старая, красавица или уродина.
Однажды костюм этот спас Василике. Зато какого страху натерпелся приставленный к ней евнух! Они гуляли, как обычно, в саду, как вдруг из‑за живой изгороди вышел сам император, блистательный Алексей Комнин со своей свитой. Лицо евнуха посерело, он едва не лишился чувств. Ведь кизляр-ага строго-настрого предупредил его, что повелитель ни в коем случае не должен узнать о том, что в его гареме появилась эта девушка. Не наложницей должна была стать Василике, а потому следовало быть вдвойне осторожным.
Василике не растерялась. Она низко поклонилась базилевсу, и тот прошел мимо, не останавливаясь.
Девушка потом не раз вспоминала этот случай, шаг за шагом восстанавливала его в памяти. До того момента власть базилевса казалась ей мифическим, отвлеченным понятием, просто громкими пустопорожними словами. Но хватило одного взгляда на пораженного ужасом евнуха. «Я должна провести всю оставшуюся жизнь в этом странном мире, – повторяла она себе. – Выбор невелик. Или я стану таким же пугливым, беспомощным существом, как этот несчастный евнух. Или… или изменю свой взгляд на все, что происходит вокруг, смирюсь, позволю себе назвать этот мир своим, попытаюсь увидеть в своей жизни хоть что-то хорошее…»
