Вокруг разлилась уже темень августовской ночи; но разве Всеслав-ведун среди своих чащоб может слепо блуждать во мраке.
– Отец-Лес, – сказал я, стоя на краю поля. – Помоги, Отец-Лес. Освети дорогу.
– А-ах… ага-ах… – ответили вздохом глубины.
Тропа осветилась – над ней парили сотни и тысячи светляков, в один миг созданные Отцом из ничего, а точнее – из бесчисленных гнилушек.
И, казалось, сам главный лесовик вышел нам навстречу – провести Лесным Коридором, коротким путем – от дома до самого укрывища. И никто не произнёс ни слова, как и положено, когда двое братьев во Чёрном Перуне идут к Русскому Мечу.
А заветный клинок лежал в своей ухоронке, тихий, безгласный, ничем не отличавшийся сейчас от обычной железяки.
На первый взгляд, само собой.
Незаметным движением, слитной дрожью расступившейся ночи – наш путь пролегал сейчас не только по земной тверди. И так до тех пор, пока из окружающего передо мной не осталась одна только рукоять Меча, по самую крестовину ушедшего в мох.
Да, вот так он и жил – не страшась, в отличие от простых мечей, ни влаги, ни ржавчины.
Ребята остановились.
А пятый-то отстал от нас, да… ему Лесного Коридора не открывали.
– Это… это он? – голос у Сони срывался, глаза впились в эфес.
– Возьмись за рукоять, – вместо ответа сказал я. – И слушай, что тебе Меч скажет.
Край мохового болота, вековые ели замерли, словно стража, на самом рубеже, сдерживая напирающую армию топей. Отец-Лес помогал, свет держался над Мечом; ребята замерли в благоговейном ужасе. Соня опустилась на колени. Медленно положила обе руки на эфес, запрокинула голову и закрыла глаза.
* * *
Никогда ещё бывалый, тёртый и во многих щёлоках мытый Ёж не оказывался в таких переделках. Он что, по ночным лесам не ходил никогда? Без фонарей, без карты, вообще «без ничего», как говаривали в детском саду? Сколько километров по чащобам отмерено, под тяжким грузом, сколько раз буреломами уходили от погонь – не счесть; и посейчас живы. А вот тут, поди ж ты…
Во-первых, тьма. Бывали безлунные и беззвёздные ночи, но никогда ещё Ёж не окунался в эдакие беспросветные чернила, когда не видишь вытянутой руки. Во-вторых, он готов был поклясться, что деревья меняются местами, проход за его спиной мгновенно смыкался; и, в-третьих, он очень быстро потерял направление. Ёж всегда хвалился своим «истинно лесным» чутьём, позволявшим ему никогда не сбиваться с дороги; но сейчас он понятия не имел, в какой стороне деревня, едва миновав границу полей и углубившись в заросли на пару сотен метров.
