И потом, бредя сквозь ночь, Соня чувствовала, как из чащи за ней следили внимательные чужие глаза. Чужие – но не злые и не голодные.
В глухой полночный час, потратив с непривычки на четыре километра непролазной грязи почти пять часов и выбившись из сил, Сонина команда оказалась на берегу неширокой лесной речки. Чистая и молчаливая, она струилась меж густо заросших ольховником берегов; когда-то через неё был перекинут мост, однако от него осталась лишь пара сиротливо торчащих над водою опор, сбитых из пучка собранных вместе и затянутых стальными обручами брёвен. Кто-то тем не менее этим путём ходил – над рекою протянуты два слегка провисших каната, с опоры на опору переброшены серые подгнившие и совершенно не внушающие доверия доски.
– Ну ни фига ж себе! – возмутилась Машка. – Мне что, словно птичке, прикажешь по жёрдочкам прыгать и за ниточки хвататься? А если я упаду, что тогда?
– Вытащим и выпорем, – отрезала Соня. – Не ерунди, Маха. Переберёмся.
Они и в самом деле перебрались, однако тащиться дальше смысла не имело: ребята выбились из сил, а впереди ещё оставалась половина дороги. Да и что делать в Осташёве глубокой ночью? Соня шла говорить, а не устраивать диверсию.
На высоком левом берегу реки (Рыбины, судя по карте) они и заночевали.
* * *
Память возвращалась ко мне странно, обрывками и по частям. Сколько лет прожил, сколько веков отсчитал – а погибать мне ещё ни разу не доводилось. И уж тем более – никогда не сходился я в бою со столь могучей прислужницей Белого Христа. Не знаю, какие силы сохранили моё гаснущее «я», не дали ему сгинуть в океанах эфира – уж не те ли, что выковали Русский Меч в забытых провалах времени?
Что привело в эти края неведомого человека, отыскавшего заветный клинок? Кем он был, кто направлял его шаги? Я б дорого дал за ответы; но пока что мне оставалось лишь поминать его по древнему обычаю, утвердившемуся на Русской земле, когда сам Белый Христос ещё не успел набрать полной силы, не распростёр свои крылья на всё небо, от горизонта до горизонта.
Мои глаза открылись в тот миг, когда рука – не моя, молодая, с гладкой несостарившейся кожей! – взялась за эфес зачарованного оружия. Сперва я смотрел чужими глазами, оказавшись в чужом теле, однако оно повиновалось мне, очень быстро становясь похожим на моё прежнее.
Мороз продирал меня по спине, когда я думал, что же случилось с личностью, тем самым неповторимым «я» оживившего меня парня. Ведь получалось, что меня он разбудил, а сам, похоже, заснул навечно.
