— А что, в Москве нельзя разводить кроликов?
— Где? — произнес он. — В метро?
Затем прибавил вполголоса, словно поверяя мне важную тайну:
— Мой брат живет в другом городе.
Опять! Как хоть он называется, таинственный другой город?
Мы остановились возле скамейки. Собаки тоже остановились. Они вытягивали шеи, принюхиваясь к посылкам, в одной из которых наверняка было что-то съестное.
— Посидим? — предложил Иван Петрович.
Я подумала.
— А они? — И кивнула на ящики.
— Они полежат. — Он сошел на землю и широким жестом показал на скамейку. — Прошу! Она некрашеная.
Мы сели. И сразу за нашими спинами раздалось:
— Купидон! О боже мой, Купидон!
Я вскочила как ужаленная, а Иван Петрович хоть бы обернулся! За скамейкой стоял, раздвинув кусты, толстый дяденька в очках и шляпе. На лбу его блестел пот.
— Купидон! — молил он. — О боже мой, Купидон! — И вдруг решительно обратился к рыжему затылку Ивана Петровича: — Зачем вы увели мою собаку?
Иван Петрович внимательно оглядел свою голубую, с двумя красными ромбиками на груди курточку, снял с нее пушинку, подул, и пушинка полетела по направлению к Москве — вместо посылок, которые стояли и ждали здесь неизвестно что.
— Разве это ваша собака? — спросил он, не поворачиваясь.
— Конечно, моя! У меня документы.
Собак было много, но на кличку Купидон ни одна не откликалась. Иван Петрович протянул через плечо руку.
— Попрошу!
— Что? — растерялся хозяин Купидона.
— Документы попрошу. На собаку.
Человек принялся охлопывать карманы. В каждом что-то звякало — наверное, деньги. И только один карман молчал, как Купидон. Мужчина, волнуясь, сунул в него руку и вытащил носовой платок. Выутюженный, чистенький, а посередке — дырка. От сигареты, наверное. Дяденька смутился. Быстро на меня глянул — заметила ли я? — стал промокать платком лоб.
Рука Ивана Петровича терпеливо ждала.
— Сейчас, сейчас, — забормотал мужчина и снова принялся охлопывать карманы, и карманы снова отвечали звоном. Кроме одного — того же самого. Опять, бедненький, залез в него и опять вытащил носовой платок — точно такой, как первый, с такой же дыркой посередине. В растерянности сравнив их, принялся обоими вытирать лицо.
— Где же документы? — сказал Иван Петрович.
— Не знаю… Должны быть здесь. — И начал было в третий раз обстукивать себя, но тут Иван Петрович произнес спокойным голосом:
— Купидон! — И тотчас от своры отделилась борзая!
Послушно подошла она к Ивану Петровичу.
— Купидончик! — обрадовался мужчина. — Боже мой, Купидончик! — и заметался между кустов, не зная, с какой стороны обойти скамейку.
