След Юрхора | страница 3
— Кто оставил бутыль? — доносится вдруг из ванной.
Бутыль? Какую бутыль? У нас сроду не было никаких бутылей.
— Я спрашиваю, кто оставил бутыль?
И тут я с ужасом вспоминаю: я оставила. Только не бутыль — крохотную бутылочку с шампунем.
Пытаюсь проникнуть в ванную, но папа — грозный, глаза сверкают — преграждает путь.
— Я спрашиваю, кто оставил?
На помощь спешит мама.
— Какая разница, — говорит, — кто? Сейчас…
— Разница есть, — чеканит папа. — И, пожалуйста, не защищай их.
Их — это меня и Ксюшу. Она уже тоже здесь. Мы сейчас одно целое, один женский лагерь, а папа — лагерь мужской, но только совсем малолюдный лагерь. Главное — не перебежала б туда мама. Чаще всего так оно и бывает, и тогда получается двое на двое. Что-то говорят, говорят (воспитывают, это их любимое занятие), хотя оба прекрасно знают: мы не слушаем их. «Ты думаешь, они слушают нас?» — спрашивает папа, и мама сразу же соглашается: «Конечно, нет». Однако остановиться уже не могут.
Пока что, слава богу, мама перебегать не собирается.
— Я уберу, — бубню я, стоя перед упертой в дверь папиной рукой.
Как только она опустится, я шмыг туда и быстренько сделаю все. Но папа не дурак, чтобы лишаться улики.
— Сейчас, конечно, уберешь. Когда отец носом ткнул. А если б не ткнул?
Не в духе он… Плохо спал — поэтому. Ходит мрачный, молчит или придирается. Тут уж лучше не лезть к нему. Но если папа в настроении, все в доме оживает: тарахтит и заливается смехом Ксюша, мама спешит выложить новости, а что касается меня, то я норовлю уволочь папу в его комнату (почему-то он ненавидит слово «кабинет»). Или, еще лучше, на улицу. Но — одного. Без Ксюши…
— Эгоистка! — обзывает сестра. — Папа твой, что ли? Твой, твой?
Глаза вытаращены, раскраснелась вся, а на шее бренчат бусы, которых у нее, как и колец, как и брошек, тьма-тьмущая. «Мои драгоценности…»
— Ты уже общалась с папой, — говорю я спокойно.
— Ну и что! — рычит она, подбоченившись. — Я маленькая. Мне папа больше должен уделять внимания.
— А у меня, — отвечаю, — опасный возраст.
Она стоит, смотрит подозрительно, переваривает.
— Как это опасный? Женька! Как это опасный? — Уже с тревогой: — С тобой случится что-нибудь?
Завелась… Теперь будет терзать меня, пока не выяснит, что такое опасный возраст, и чем он опасен, и наступит ли такой возраст у нее. Это у нее бзик: все, что ни происходит вокруг, примеривать к себе. Все болезни, все несчастные случаи…
— А я, — спрашивает, — не заболею белладонной?