— Пардон! — проговорил он. — Пардон! — То ли мне, то ли бабушке с тортом, едва не налетевшей на тележку.
Когда я снова посмотрела в зеркало, там было уже мое лицо. Бледное, с темными бровями и без всякой голубизны.
— Это потому, — объяснил Иван Петрович, — что вы уже не грустите. А сейчас вам станет еще веселее. — И мы въехали в Собачий скверик. Вернее, въехал он, а я вошла.
Собачий скверик на самом деле называется Абрикосовым.
Вместо кленов, акаций и каштанов здесь растут фруктовые деревья. Когда-то это был сад сельхозинститута.
Потом сельхозинститут вывели за город, забор снесли, и сад превратился в сквер.
Отчего же зовут его Собачьим? А оттого, что в нем регулярно устраивают выставки собак. Служебных. Декоративных. Охотничьих. Ставят стол, красным сукном накрывают, вешают на столб радио и торжественно объявляют на весь сквер результаты. Кому какая медаль…
— А в другом городе, — сказал Иван Петрович, — все собаки одинаковы.
Я удивленно посмотрела на него.
— Как одинаковы?
— Так. Породы отменены специальным постановлением. Ваша любит мармелад?
Значит, я уже рассказывала ему о Топе?
— Любит. Но он скользит у нее на зубах.
— А вы запекайте его. В тесто. Мармелад в тесте. Не пробовали?
К тележке подбежала собака, похожая на эрдельтерьера. Ее черные ноздри трепетали. Почему-то она была без хозяина. И не одна. Скоро рядом с ней появился спаниель, но, конечно, не чистокровный (сегодня ведь никакой выставки не было), а разбавленный не понять чем. Скорей всего, фокстерьером.
А через минуту сбоку вынырнул и сам фокстерьер, разбавленный пуделем.
— Видите, — сказал Иван Петрович. — Они чувствуют.
— Что? — спросила я.
— Что вы хорошо относитесь к ним, Вообще к животным. Вам на биофак надо.
На лице моем, почувствовала я, опять выступили голубые пятнышки.
— Вам известно, какой там конкурс?
— Конечно, — ответил он не задумываясь. — Девять человек на место.
— Для меня это много, — проговорила я.
— Откуда вы знаете?
К собачьей тройке, что молчаливо сопровождала нас, присоединился белый длинноухий пес.
— Ну… себя-то я знаю как-нибудь, — сказала я.
Иван Петрович соскочил с тележки. Обежал ее — она, как ни в чем не бывало, катила себе дальше, — собак обежал и поравнялся со мной справа.
— Никогда! — шепнул он.
Я посмотрела на него. Какими синими были его глаза!
— Что никогда? — спросила я, тоже почему-то шепотом.
— Никогда, никогда не говорите, что знаете себя! — И снова к своему водительскому месту.
— А вы? — спросила я. — Вы знаете себя?
