Успокоенный, скрывается в своей комнате. Не проходит, однако, и получаса, как топает на кухню — мрачный, грозный. Залпом выпивает кружку воды.
— Накормила, — бурчит. — Дышать нечем. Мама изумлена.
— Я-то здесь при чем!
— При том. Не надо жарить столько.
— Я на всех жарила. Тебя никто не заставлял.
Папа сопит, хмурится и уходит было, но с полпути возвращается, выпивает еще кружку.
— Зачем ставила! Знаешь ведь — не могу удержаться, когда вижу.
— Папа! — урезониваю уже я его. — Не на столе ведь стояла, на плите.
— Все равно. Я и на плите вижу.
Ест он много, однако не толстеет, и те, кто давно не видел его, обязательно восклицают: «Ах, как вы похудели!» Троюродная Алла тоже воскликнула и никак не могла понять, чего это засмеялись мы.
Во все глаза смотрела я на свою московскую родственницу. Столько наслышалась о ней! Папа часто останавливался у них, а после рассказывал, какая это необыкновенная девочка. Нет, он не восхищался ею, он просто говорил, что Алла в совершенстве знает французский. Что в математических викторинах побеждает. Что играет на пианино. Что занимается фигурным катанием… Целеустремленная, в общем, натура.
Превыше всего ценят папа с мамой эту самую целеустремленность. Сокрушаются, что ее нет у дочери.
Почему же нет? Вот ведь заимела два аквариума! Они и одного не хотели, а у меня два… А Топа!
Запись восьмая
ПЯТЫЙ ЧЛЕН СЕМЬИ
У магазина «Канцелярские товары» нашли мы ее. Она радостно бросилась к нам, грязная, худая, маленькая — щеночек. Будто узнала нас. Сейчас я понимаю, что она кидалась так ко всем, кто выходил из магазина, хотя магазин-то был канцелярский (не продовольственный! не столовая!) и чем могли угостить ее, кроме как ластиком или карандашом?
Я погладила ее. Тут она совсем с ума сошла. Завертелась, запрыгала, То ногу лизнет, то руку, а то вдруг лицо — шершавым своим горячим языком.
— Пойдем, пойдем! — подгоняла меня забеспокоившаяся — неспроста! — мама.
С мольбой подняла я глаза. Ни словечка не проронила, но она поняла.
— Нет, Евгения, нет. У меня и без того забот полно.
Ну и что? И выгуливать буду, и ухаживать, и лечить, если заболеет! Это был не первый такой разговор, поэтому я наперед знала все, что ответит мама, как мама наперёд знала все, что скажу я.
Топа, которая тогда еще Топой не была, ничего не понимала. Ко мне ластилась, глупенькая. Присев на корточки, обеими руками взяла я ушастую голову.
— Ты ее проси, ее. Она главная, А я тебя вымою, вычищу. Будешь красавчиком у меня.
