Он начал было разворачивать свою лошадь, но тут Субэдэй, протянув руку, ухватил ее за поводья. Бату мрачно на него воззрился, но ему хватило благоразумия не взяться за висящую на поясе саблю.
— Разрешения уходить я тебе еще не давал, — заметил Субэдэй.
Лицо его оставалось бесстрастным, но голос посуровел, глаза налились тигриным светом. Бату играл змеистой улыбкой, и чувствовалось, что с губ его вот-вот сорвется нечто дерзкое, что безвозвратно погубит их и без того натянутые отношения. Поэтому-то Субэдэй и предпочитал иметь дело с людьми более зрелыми, имеющими представление о последствиях, а потому не рискующими на корню погубить свою жизнь моментом отчаянного безрассудства. И Субэдэй заговорил быстро и твердо, в намерении этот роковой момент предвосхитить:
— Бату, если у меня возникнет хотя бы малейшее сомнение в твоей способности подчиняться моим приказам, я отошлю тебя назад в Каракорум. — Юноша с изменившимся лицом набрал в грудь воздуха, но Субэдэй с беспощадной решительностью продолжил: — Там ты сможешь пожаловаться на меня своему дяде, но продолжать со мной поход ты больше не будешь. А я… Если я прикажу тебе взять какую-нибудь крепостишку, то ты лучше положишь под ее тыном весь свой тумен, чем меня ослушаешься. Если велю скакать во весь опор под градом стрел, то ты лучше загонишь всех своих коней и загубишь всадников, чем не прискачешь куда надо вовремя. Я ясно изъясняюсь? Если ты подведешь меня хоть в чем-то, шанса исправиться у тебя не будет. Это не игра, темник, и мне совершенно нет дела, как ты ко мне относишься и что про меня думаешь. Никакого дела, ты понял? А теперь, если хочешь что-то мне сказать, говори.
За пару лет, истекших с его победы на скачках в Каракоруме, Бату сильно возмужал. Свою горячность он унял с поразительной быстротой, обуздав порыв и скрыв чувства так, что они даже не читались в его глазах. Субэдэй удивился, увидев перед собой не мальчика, но мужа. Однако получается, тем опаснее соперник.
— Ты можешь во всем на меня положиться, Субэдэй-багатур, — сдержанно, без следа вызова или насмешки в голосе, сказал Бату. — А теперь, с твоего позволения, я бы хотел вернуться в свою колонну.
Субэдэй медленно кивнул, и Бату тронул коня по тропке вниз, к подножию. Какое-то время багатур пристально глядел ему вслед, после чего скривился в досадливой гримасе. Надо было все-таки отослать его обратно в Каракорум. С любым другим командиром он бы поступил проще: высек и привязал к седлу, чтобы в таком виде с позором прогнать домой. Только память об отце Бату, ну и, понятно, о его великом деде удерживала руку Субэдэя. За такими вождями идут люди. Может, и Бату со временем уподобится им, если, конечно, по своей запальчивости вначале не сгинет. Ему необходимо вызреть, заматереть, обрести весомость, которая достигается лишь истинным знанием и опытностью, а не пустой спесью. Оглядывая необъятные просторы, Субэдэй кивнул своим мыслям. У молодого тайджи будет еще много возможностей закалить себя в горниле битв.
