Повелители стрел - Конн Иггульден

Хан найманов был стар. Холодный ветер с вершины пробирал его до костей, вызывая дрожь. Далеко внизу собранная ханом армия сражалась с войском человека, который называл себя Чингисом. У подножия горы больше дюжины племен плечом к плечу с найманами отражали вражеские атаки, набегавшие одна за другой, как волны. Крики и стоны разносились в чистом горном воздухе, достигали ушей хана. Видеть битву он не мог, потому что почти ослеп от старости.

— Расскажи, что сейчас происходит, — велел он шаману.

Кокэчу не достиг и тридцати лет, глаза его были зорки, однако сейчас их застилала скорбь.

— Джаджираты опустили луки и мечи, мой повелитель. Храбрость покинула их, как ты и предполагал.

— Не слишком ли много чести оказывают они ему своим страхом? — проворчал хан, плотнее запахивая на сухощавом теле халат. — Расскажи о моих найманах: сражаются ли они?

Кокэчу ответил не сразу — долго смотрел вниз, на смешение людей и лошадей. Чингис застал их врасплох, внезапно появившись из бескрайних степей на рассвете, хотя лучшие лазутчики утверждали, что он подойдет еще не скоро. С жестокостью победителей воины Чингиса атаковали найманов и их союзников; впрочем, у тех еще оставался шанс отразить нападение. Кокэчу мысленно обругал джаджиратов: когда они спустились с гор, их было так много, что все считали победу над врагом делом решенным, а союз племен, невозможный еще несколько лет назад, казался великим и могучим. Он продержался до первого боя, а затем страх расколол его, и джаджираты дрогнули.

Шаман видел, как некоторые из радушно принятых ханом иноплеменников обратили оружие против своих братьев, и не смог сдержать проклятий. Свора псов, рвущихся туда, где сильнее пахнет падалью!

— Еще сражаются, мой повелитель, — произнес наконец шаман. — Они устояли против атаки, их стрелы жалят людей Чингиса, раня и убивая.

Хан найманов стиснул костлявые руки с такой силой, что побелели суставы.

— Хорошо, Кокэчу, но я должен спуститься и ободрить людей.

Шаман обратил лихорадочный взор на человека, которому служил всю сознательную жизнь.

— Повелитель, не ходите, иначе погибнете. Мне было видение. Ваши слуги удержат эту гору, даже если против них выступят духи мертвых.

Он отогнал угрызения совести. Хан доверял ему, но, когда враг смял первые ряды найманов, Кокэчу почуял в летящих стрелах собственную смерть. Теперь ему хотелось только одного — бежать.

Хан вздохнул.

— Ты хорошо служил мне, Кокэчу, и я тебе благодарен. А теперь расскажи еще раз, что ты видишь.