На самом деле подобным научно обоснованным путем в храм педагогики попадали единицы. Правильнее студиусов было бы разделить на две примерно равные категории: «по связям» и «по надобности». Первая формировалась традиционно римским, органично перешедшим в российский методом по положению в государственной иерархии; вторая — вызывалась к жизни полнейшим развалом экономики, когда все хозяйственные связи строились на прямом бартере, что, впрочем, тоже свойственно поздней римской империи, откуда перескочило в самую современную российскую. Но следует сказать, что положению студиусов двух последних групп не следовало бы завидовать уж слишком сильно. В том случае, если они ничем не проявляли себя, при отпадении надобности в их могущественных покровителях или их исчезновении, протеже мгновенно вылетали из лицея.
Перечисленные категории не охватывали весь контингент учащихся. По особому госнабору поступали в лицей юноши с отхваченных у Москвы или оккупированных нерусским населением традиционно российских земель. Весьма солидную прослойку составляла умственно отсталая молодежь, которая, впрочем, была совершенно спокойна за свою будущность, как по собственной природе, не способствующей глубоким раздумьям о грядущем, так и ввиду основательной материальной поддержки со стороны мирового капитализма.
И в ряду многочисленных студиусов, попавших в лицей всевозможными и не всегда постижимыми путями, Луций занимал особое место. Он единственный был доставлен сюда в полицейском фургоне и принят без каких-либо экзаменов или собеседований. Собственно в последнем было лишь формальное нарушение, поскольку способности юноши к наукам, унаследованные им от родителей, были известны. Нельзя сказать, что Луций попал в лицей против собственной воли, поскольку знал желание родителей направить его в лучшее учебное заведение Москвы и не видел причин противиться их воле. Вот только в тот день он остался без родителей, и их загадочное исчезновение вновь не давало ему покоя во время занимательной лекции.
Из допросов и бесед с ним Луций знал, что его родителей обвинили в финансовых хищениях в особо крупных размерах. Как будто бы они продали программное обеспечение неустановленным лицам на многомиллионные суммы, но было неизвестно, согласились ли они с обвинением, да и на что были потрачены эти невероятные капиталы. Никаких денег или их следов обнаружено не было, а образ жизни семьи никогда не свидетельствовал о сколь-нибудь приличном достатке. Еще более подозрительной делало всю эту историю полная невозможность не только встретиться с родными, но и получить какие-либо сведения о их нахождении уже в течение шести лет.
