— Здорово ты их, Стефан Иванович, — захихикал Володечка, отрываясь от клавишей и глядя с обожанием на грузного шефа. Вдруг он с неожиданной прытью подскочил к зазевавшемуся директору, сорвал у него с головы венок и бросился опрометью за шкаф.
— Отдай венок, падло! — прогремел директор, мерной поступью направляясь к шкафу и стягивая с себя ремень. — Отдай, кому говорят. Деньги бюджетные, сука позорная! — Рука с ремнем поднялась и сильно шваркнула вдоль стены, куда директору было никак не подлезть.
— Любит, не любит… Стефан Иванович услышал прерывистое бормотание, и словно стая белых перышек закружилась вокруг его ног.
— Цветы обрывает, паскуда, — охнул директор. Но тут из-за шкафа раздалось придушенное: «Любит!».
Володечка вынырнул прямо головой в директорский живот, ликующе помахивая общипанной метелкой — бывшим венком. Штаны почему-то со Стефана Ивановича спали сами. Зверски рыча, он стянул со своего партнера шаровары, обнажив белую круглую попку и, заурчав, слился с ним в любовном экстазе.
— Любит… — стонал Володечка, не выпуская из потных рук обрывки стеблей.
Преподнеся подрастающему поколению урок практической любви и совсем запыхавшись, директор все же усадил шалуна за клавиши и не надевая штанов пошел гулять по кабинету, шелестя батистовыми кальсонами. Нос у него раскраснелся, а одышка мешала плавности речи, но он невозмутимо продолжил:
— И еще. Одно из главных чувств, которого начисто лишены ученики как в США, так и у нас — это чувство исторической преемственности. Я говорю не о родовых знаках племени, которые сплачивают волчат в стаю по цвету глаз или произношению буквы «р», а о гражданах вселенной, точнее о вселенской гражданственности, которая дается только классическим образованием и вовлечением в поток мировой истории. Не затвержение пустых дат, а слияние с эллинской и римской культурой — вот путь наших учеников, которых мы готовим к возрождению моря российского в его старых берегах.
— А чем знаменита элинско-римская любовь? — полюбопытствовал Володечка.
— Высший Эрот в Риме, как и в Элладе — любовь между мужчинами, понял, обормот?
Володечка озадаченно кивнул, он никогда не подозревал, что даже в сексе Стефан Иванович следует столь высоким образцам.
— Вот что, дружок, — попросил директор, когда отзвучала последняя фраза, — сгоняй-ка ты в аудиторскую для старших классов и попроси педеля подняться ко мне с Луцием. Или сам его позови.
— Попка болит, — пожаловался секретарь. — Не пойду вниз, ко мне ученики пристают.
