Чтобы не терять времени, он на всякий случай скинул одеяло и перевернулся на живот. Но вместо жарких рук и ласковых поцелуев на голую спину Володечки обрушился удар плетки. Володечка взвыл и скатился с постели, спина горела, как будто с нее сдернули кожу, да еще присыпали солью и горчицей. В страхе он нырнул было под диван, на котором только что так сладко отдыхалось, но пинок в бок прервал дыхание, а следующий отбросил на середину приемной.
— Дверь забита? — спросил один невидимый голос у второго.
Послышалась легкая возня, будто кто-то нашаривал ручку. Потом два перекрестных луча вонзились секретарю в глаза.
— Стой неподвижно, пидер, — услышал он спокойный шепот. — Дернешься, спустим на следующий этаж и запрем снаружи. Говори, кто вчера к тебе приходил?
— Из полиции, — пропищал Володечка, робким жестом прикрывая глаза, но тотчас получил удар плеткой по руке и голым ногам.
— Не заслоняйся, я по твоему лицу узнаю, ты врешь или правду говоришь. Так, говоришь, из полиции приходили. И что спрашивали?
— Фамилии, — прошептал Володечка, за что снова был наказан.
— Громче говори! — потребовал тот же голос, и плетка опоясала Володечкины ноги.
Тщетно он таращил глаза в темноте, пытаясь разглядеть своих истязателей, кроме двух радужных пятен, светящих ему в лицо с разных концов комнаты, ничего он не смог увидеть.
— Фамилии, — проговорил он угрюмо, пытаясь понять, насколько агрессивно настроены его ночные гости, — фамилии были нужны всех охранников директора. Потом спросили, знал ли я кого из шиваитов и какие обряды они в лицее распространяют.
— И ты дал фамилии? — то ли спросил, то ли констатировал голос.
Володечка только перебрал по ледяному полу босыми ногами и горестно вздохнул.
— Мне Стефан Иванович велел выдавать этим любую информацию по их просьбе. А фамилии его охраны внесены в график дежурств, бери и запоминай кому не лень.
— Что их еще интересовало?
— Больше, пожалуй, ничего. А вы меня отпустите? Кроме того, что меня спрашивали, я ничегошеньки не знаю. Мое дело — на машинке стучать да чай подавать в директорский кабинет.
— Ты дурочку не строй! С тобой сыскные говорили более часа, а ты утверждаешь, что дал им всего десять фамилий.
— Глаза болят, — выдавил Володечка, — погасите свет, не могу говорить.
Фонари погасли, оставив в глазах секретаря багровые пятна и мельтешение. Новый удар отбросил его к стенке. Володечка присел на пол и торопливо заговорил в темноте:
— Будете драться, вообще ничего не скажу. Я на боль очень терпеливый. Я не знаю, про что они еще спрашивали, потому что жандарм меня загипнотизировал.
