Из тьмы | страница 75



— Ах, да. Я и не подумал, что со связанными руками не слишком удобно садиться в кресло. Да, дружок. Прищемили тебе хвост. То бишь руки.

Купец распутал узел и швырнул веревку в угол. Уосук пошевелил онемевшими пальцами.

— Гора с горой не сходится, а человек с человеком… Говорил я тебе: не заносись. Не поднимай на отца руку. Так ведь ты думал — власть тебе навеки дадена. Ну, что теперь скажешь? Знаешь ли, что по всей Сибири вам конец пришел? Что Советы повсюду раздавлены?

— Временно! — облизал пересохшие губы Уосук.

— Думаю, что уже навсегда. Впрочем, это не самое главное. Смута не один еще год длиться будет, вопрос: как ее пережить. Очень ты огорчил меня, Иосиф. Не тем, что к большевикам примкнул: молодости свойственна горячность. Подрастешь — поумнеешь. Поймешь, что я тебе всегда добра желал. Кормил тебя, учил… А ты что сделал? Ограбил меня. Где золото? — сурово нахмурился Разбогатеев.



— Нет его.

— Где спрятал? Кому отдал?

— Не отдавал и не прятал. В Вилюй выбросил.

Разбогатеев схватился за голову.

— Зачем?

— Чтоб белым не досталось.

— Не может быть! — вскричал Разбогатеев. — Чтобы кто-то выбросил в воду три пуда золота… Не может быть!

— Может, — отозвался Уосук.

Купец тяжело опустился в кресло.

— Сколько времени ты держал меня в леднике?

— Не помню, — пожал плечами Уосук. — Часа два, пожалуй.

— Для старика и этого хватило. Что ж, посмотрим, сколько ты выдержишь. Эй, Петька, Степка! Проводите-ка Иосифа в ледник. Ключ принесете мне, слышите? А ты посиди, подумай. Припомни, где золото зарыл. Вспомнишь — кликни.


В леднике было темно, холодно и сыро. Поначалу Уосук пристроился на верхней ступеньке лесенки, но вскоре понял, что сидеть нельзя: окоченеешь. Он стал быстро подниматься и сходить по ступенькам. Шли часы. У юноши отваливались ноги от усталости, но он не прекращал двигаться. Молить о пощаде было свыше его сил. «Лучше сдохну», — со злостью повторял он про себя.

Загремел замок, дверь со скрипом пошла вверх. На пороге с ключом в руке стоял Разбогатеев. За ним высилась охрана — Петр и Степан.

— Так, — процедил сквозь зубы Разбогатеев, — жив, оказывается. Крепкий народ большевики. Я уж думал, ты голоса лишился, раз его не подаешь. Ну что ж, пошли!

Уосук поковылял за купцом. Он плохо соображал. Казалось, окоченело не только тело, ко и мозг.

На столе в гостиной пыхтел самовар, дымилось горячее мясо.

— Садись, грейся. Варвара! Налей ему чаю. У него руки не слушаются.

Варвара, торопясь, отвернула краник, налила в чашку кипятку. Затем, с сочувствием взглянув на юношу, подвинула чашку прямо к его рукам, неподвижно лежавшим на скатерти.