Битва колдуньи. Сага о мечах | страница 108



Море глухо шумело возле самой дороги, волны с перерывами накатывались на берег, как будто отвечая тяжелому, медленному дыханию морского великана Эгира. Драконьи головы на высоко поднятых носах кораблей резко чернели на фоне голубовато-серого неба. Обращенные к горловине фьорда, они, казалось, высматривали в морской дали дорогу к будущим битвам.

Глава 10

Первой заметила Ауд; глянув на Ингвиль, она вдруг фыркнула, поспешно зажала рот ладонью и нагнулась над своим рукодельем. Фру Альви удивленно посмотрела на нее, потом перевела взгляд на Ингвиль. И покачала головой. Руки Ингвиль прилежно трудились над новой рубахой Асольва, в которой он поедет на осенний тинг, но мысли, судя по плодам ее трудов, витали очень далеко. Ингвиль зашила боковой шов до самого конца, позабыв вставить клин, нужный для расширения подола, а вслед за тем так же прилежно принялась сшивать полы рубахи, как будто хотела сделать из нее мешок.

– Дочь моя, – мягко окликнула ее фру Альви. – Что ты делаешь? – Что? – Ингвиль вскинула на мать умиротворенные глаза.

– Асольв не так мал ростом, как тебе кажется. Ноги его не кончаются над коленями, они продолжаются и дальше. Ты же не думаешь, что отец повезет его на тинг в мешке?

Девушки уже смеялись в голос, а Ингвиль смотрела на мать с недоумением.

– Ноги? Асольва? Почему в мешке? Я ничего не понимаю.

Ингвиль беспомощно улыбнулась, пожала плечами. Фру Альви встревожилась.

– Погляди как следует на свою работу.

Ингвиль поглядела и ахнула, даже покраснела от стыда, сжала шитье в руках, как будто хотела его спрятать.

– С тех пор как тебя научили шить, такого с тобой не случалось! – сказала ей мать. – Не больна ли ты?

– Нет, нет! – поспешно ответила Ингвиль, зная, что мать до сих пор побаивается «гнилой смерти».

– Может, у тебя голова болит?

– Нет, не болит… кружится немного.

Гудрун, мать Асольва, рослая, сильная, суровая нравом женщина, косо глянула на нее и так яростно перекусила нитку, словно это был ее личный враг. Ингвиль отложила шитье, не стала даже распарывать зашитое, побоявшись вовсе испортить работу. Стены девичьей мягко покачивались у нее перед глазами, затуманивались, но это было не страшно, а даже приятно, словно чья-то заботливая рука хотела оградить ее от суетности мира. В голове было легко и пусто. Сложив руки на коленях, Ингвиль почувствовала несказанное облегчение и вдруг поняла, что сидела до сих пор за шитьем только из привычного, вошедшего в кровь прилежания, хотя обычная женская работа сейчас тяготила ее. Ингвиль никогда не была ленивой, однако бездельничать сейчас оказалось неожиданно приятно.