Шаляпин склонился над Федором и стал накладывать грим.
— Полиции я сроду не любил, даже боялся... Перед кем только не приходилось шапку ломать! Да и сейчас любой жандармский ротмистр оскорбить может. Концерт нынешний не простят...
Шаляпин отступил на два шага, довольно усмехнулся. Глянул на себя в зеркало и Сергеев. Ну и превращение! Под глазом радужный синячище, нос горького пьяницы.
— Хорош, хорош! — одобрительно бормотал певец. — Мать родная не узнает. А теперь катись отсель, да поживее! — И добавил: — Должен сказать тебе, Артемий, — ты златоуст, право, златоуст!
Полицейские, взглянув на Федора, брезгливо толкнули его.
— Пошел вон, мразь!
...Вот и Сабурка. Даша провела Федора и Мечникову служебным ходом на второй этаж больницы в комнатушку с окном в густой парк. Недурно! Отсюда и спрыгнуть можно.
— Но как же вы, Даша? Ведь стесню вас?
— Да ничуточки! Я и товарищ Шура заночуем в ординаторской. Наш доктор Тутышкин — социал-демократ и в курсе дел. Отдыхайте!
Больничная кровать, стол, две табуретки и буфетик. На нем кулич и горка крашеных яиц. В углу икона с лампадой.
— Верующая, Даша?
— Требуют с нас. Служба... А кулич и яйца еще на пасху принесли родные одной больной. Пришлось взять, чтобы не обидеть.
Федор разулся и лег в кровать. Блаженство!
Но сон пришел не сразу. Сквозь меркнущее сознание слышал какой-то шум, топот ног. Кто-то истерически кричал: «Именем короля вы арестованы! На плаху еретика, на плаху...»
Проснулся от яркого солнца, светившего прямо в лицо. Вставать не хотелось. Ну что ж, сегодня воскресенье, заводы не работают. Можно отдохнуть за многие месяцы.
Вдруг увидел накрытый стол. Федор проглотил слюну. Последние недели жил впроголодь.
Не вставая, принялся за еду. Запил все квасом. Напоследок потянулся за куличом и крашеными яйцами.
Насытившись, откинулся на подушку и снова уснул.
Девушек давно тревожила тишина в комнате. Утром Даша принесла одежду Артема, доставленную Васильевым из Народного дома. Но Артем даже не шевельнулся. Может ли человек столько спать?
— Обыкновенный человек — нет, а он может, — оказала Шура.
Баалова снова приоткрыла дверь в комнатушку, окутанную сумерками. Федор спал. Но еда со стола исчезла. Неужели сюда проник какой-то шкодливый больной, а потом задал пир для всех сумасшедших в отделении? Чем же теперь кормить Артема?
Шура насмешливо глянула на расстроенную фельдшерицу:
— Должно быть, сам наелся впрок — такое с ним бывает.
Кое-как растолкали Федора. Он сконфуженно оправдывался:
