Шура скрепя сердце согласилась заночевать в квартире кузнеца — ведь Миша Доброхотов нуждался в уходе.
А Федор пролез через пролом в заборе и очутился на территории паровозостроительного завода.
Выйдя после гудка с рабочими ночной смены через проходную на Петинскую, Сергеев снова увидел казаков. Они конвоировали в городскую тюрьму участников сходки. Пленники шли связанные и окровавленные, но не покоренные. Фомича и Дуни среди них не было.
В сердце Сергеева закралось что-то неприятное, щемящее...
И кок же обрадовался он, узнав, почему Забайрачный не смог оповестить сходку своевременно! А сейчас, оказывается, Фомич, Дуня, Кожемякин — в больнице.
Шагая вечером вдоль больничного барака, Сергеев обнаружил за одним из окон Дуню. Куда подевался ее, казалось, неистребимый румянец! Девушка помахала ему здоровой рукой.
Через койку от Дуни лежал забинтованный Кожемякин. Фомич поил его с ложечки. Дуня окликнула отца:
— Татусю! Гляньте, кто нас проведал.
Забайрачный не спеша захромал к окну. Словно стал выше, во всем облике его нечто новое. Он ли ухаживает за своим вчерашним недругом, оскорбившим его религиозное чувство? Ухаживает заботливо, как лучшая сиделка.
— Ну, как вы тут, мои дорогие? — спросил Федор.
— А что нам сделается? Завтра выпишусь, — с напускным равнодушием ответил кузнец. — Будем живы — не помрем. Посмотрим, что дальше будет.
В глазах у Забайрачного мелькнуло что-то неуловимое, но уже почти понятное Федору. Не глядя на своего молотобойца, Фомич процедил:
— Топчут попы и власти предержащие копытами казацкими все завещанное Христом в нагорной проповеди. Видно, не только на небесах надо правду искать.
Еще в начале апреля Федор стал торопить Сашу Корнеева:
— Тянете вы что-то! Когда же сделаете?
— Трудно, Артемушка... — озабоченно пригладил тот свою огненную шевелюру. — Но сварганим! Не веришь?
Печатный станок мастерили токари и слесари паровозосборочного цеха по эскизам студента Доброхотова. Саша Рыжий работал в арматурной мастерской чернорабочим. Там же обтачивали корпуса самодельных «бомб-эсеровок», отделывали кинжалы, выкованные Фомичом и другими кузнецами. К 1 Мая нужны тысячи листовок, а гектографы не поспевали, да и печать у них слепая.
Наконец в середине апреля Корнеев объявил:
— Всё! Печатную машину мы с Васильевым по частям перенесли в подвал Сабуровой дачи — лечебницы для душевнобольных.
— Добро, — кивнул Федор. — Бумагой и «техниками» обеспечит Мечникова. Листовку я сегодня напишу сам.
