– Ну точно как моя жена, – он улыбается и хлопает ладонью по коленям. – Давай, присаживайся, я тебя приласкаю.
– Я что, похожа на собаку?
– Женской породы.
– Значит – сука, да? – Жули взбивает рыжие волосы и качает головой, словно пытаясь себя сдержать. – Скажи, ты всех женщин ненавидишь или только тех, кто похож на твою жену?
– Разве я говорю, что кого-то ненавижу?
– Ты только что назвал меня сукой.
– И что в этом плохого?
– У тебя была мать?
– Как у всех.
– Твой отец ее тоже так называл?
– Иногда.
– И что ты чувствовал?
– Ничего, – Бартон наливает два стакана водки, бросает в них пару кубиков льда. – Знаешь, что меня удивляет последнее время? Вся эта планета – одна большая ледышка, а мы, рожденные где-то среди лета и пляжей, так и не можем осознать этого и продолжаем добавлять лед в свою выпивку, хотя давно уже пора бы начать его ненавидеть. И этого никогда не понять. Это как женщины. Вы всегда хотите, чтобы мы видели в вас то, чего на самом деле нет. А когда мы говорим вам правду, идете и отдаетесь тем, кто красиво лжет. И вам все равно. Вы как кубик льда, который бренчит в стакане и тает, разбавляя выпивку, – бессмысленный и ненужный. Всего лишь элемент фарса и привычки. Но мы тем не менее снова и снова бросаем его в свои стаканы и смотрим, как он тает… Как вы таете… – он подходит к Жули, предлагает один из двух стаканов с водкой. – Выпей.
– Я не хочу.
– Я хочу, – он смотрит, как она пьет.
Красные пятна заливают веснушчатые щеки. Кубики льда ударяются о белые зубы. Жули улыбается.
– Что теперь?
– Ничего, – Бартон убирает с ее лица непослушные пряди волос.
– А если я скажу «нет»? – спрашивает она, касаясь губами его губ.
– Значит, лед тает зря. Значит, все это зря.
– Скажи, что любишь меня.
– Я люблю тебя.
– Скажи, что хочешь меня.
– Я хочу тебя.
– Ты лжец, Бартон.
– Всего лишь наполовину.
– Ты лжец…
– Мы можем еще выпить…
* * *
Хольст встает из-за стола. Штормит.
– Поднимайся, Ферри! – толкает он в плечо своего друга. – Такси уже ждет тебя.
На улице холодно и падает искрящийся в лучах искусственного освещения снег. Хольст идет по тротуару, вглядываясь в лица редких прохожих. Нет. Не вглядываясь. Пытаясь угадать присущие им черты. Вот девушка с чувственным ртом и доверчивым взглядом. Сколько туристов обернулось в ее сторону? Сколько из них вспомнило о ней, перед тем как заснуть, а сколько заснуло, обнимая ее, целуя в этот чувственный рот? И никакого разочарования. Никаких разговоров о любви. Только страсть. Только желания. «Плоть к плоти», – как говорит об этих созданиях доктор Милт. Почему машины не умеют любить? Почему неспособны создавать? Неужели вся эта планета обречена жить чужими чувствами? Чужими эмоциями? Вечно притворяться, играя в людей, но внутри быть машиной, которая умеет лишь опровергать, взвешивать, рассчитывать… Но ведь они так похожи на людей!
