Дикарка открыла глаза, посмотрела на Бартона и улыбнулась. Какая-то животная нежность сверкнула в черных глазах. Наполненные молоком груди вздрогнули. Она поднялась с кровати. Младенец спал в колыбели, сплетенной из неошкуренных веток кустарника, растущего возле деревни. Розовые губы обхватили набухший сосок. И снова глаза. Черные, дикие, с животным инстинктом оберегать свое дитя. Кучерявый мальчуган лет пяти вбежал в хижину и начал что-то выпрашивать у матери.
– Молоко. Молоко, – разобрал Бартон.
Он вышел из хижины, когда мальчуган присосался к свободной груди дикарки и заурчал, как довольное животное.
– Мне здесь не нравится, – сказала ему Милли, наливая мутную воду из кувшина в его сложенные лодочкой ладони.
Бартон сполоснул лицо, забрал у Милли кувшин и вылил его на свою гудящую голову.
– Где Тайлер? – спросил он недовольную женщину, посмотрел на часы и тихо выругался. – Принеси мне костюм.
– Уже слишком поздно.
– Я сказал, принеси мне костюм!
– Нет, – Милли деловито выставила вперед маленькую грудь.
– Беложопая сука! – буркнул Бартон, сгреб женщину в охапку и отодвинул в сторону, убирая с пути.
Пригретые теплыми лучами далекой звезды мухи зажужжали, оставляя облюбованный ими кусок брезента, закрывающий вход в хижину Милли. Испуганный туземец, прячась под пожелтевшей простыней, уставился на Бартона черными глазами.
– Пошел вон отсюда! – верещала за спиной Милли.
– И давно ты приводишь их сюда?
– Я сказала…
– Значит, давно, – Бартон открыл свой чемодан, достал костюм, выбрал менее засаленную рубашку и вышел из хижины. – На твоем месте, – сказал он Милли, – я бы поджарил ему бекон и собрал пару цитрусовых… Могу показать, где они растут…
– Пошел к черту!
– Только после тебя.
* * *
Посадочные двигатели туристического корабля выжигали разогретый далекой звездой бетон. Рубашка прилипла к вспотевшей спине, и безупречный костюм начал казаться на пару размеров меньше. Подул сильный ветер, поднимая с бетона осевшую пыль. Тайлер прикрыл рукой глаза. Мужчина и женщина. Они спускались по трапу, улыбаясь встречающим их аборигенам. Танцы. Иногда Тайлер спрашивал их, с трудом подбирая слова на местном наречии, почему они встречают всех туристов танцем «кайрам»? Черные тела извиваются, вздрагивают, напоминая дикие любовные игры местных животных.
– Какая мерзость! – скривилась женщина. Ее черные глаза скользнули по танцующим аборигенам и остановились на Тайлере. – А вот это уже лучше, – сказала она.
