— Да уж лучше здесь сидеть, чем общаться в Каннах с этими хорьками.
— Похоже, вы не очень жалуете других режиссеров, — кисло заметил Журавлев.
— Актеров я тоже не люблю, — безапелляционно заявил Баварин. — У меня к ним такое же отношение, как к тараканам. Бегают, суетятся…
— А что вы любите? — спросил я.
— Курицу, — ответил Баварин, — жареную.
На лице Журавлева ясно читалось: вот скотина. Но он как ни в чем не бывало продолжал задавать вопросы. А что ему еще оставалось делать?
— Евгений Петрович, может, вы теперь расскажете о своей личной жизни?
— Сейчас расскажу. — Баварин сделай порядочный глоток, теперь уже прямо из бутылки. — В моей личной жизни есть нечто роковое. Вот как у Пушкина с Дантесом. Вы обратили внимание, что у того и у другого в фамилии по шесть букв?
— Конечно, обратили, — не моргнув глазом, соврал Журавлев.
— Вот так же и у меня. Три раза я был женат. И все три жены мне изменили. Причем последняя, Инна, изменила с негром. С негром! — выставил он вверх указательный палец. — Звали этого черного кобеля Джим. — Баварин еще отхлебнул из бутылки. — Тех жен я простил. Ибо кто сам не без греха… А Инну — нет! Потому что не понимаю! Не по-ни-ма-ю! Что ж она делает?! — перешел Баварин на крик. — А ребенок родится?! Черномазый. Ему же потом в школу идти!
«Да, — подумал я, — интересную передачку увидят зрители. Если, конечно, увидят».
— Ну и тип, — сказал Журавлев, когда мы вышли на улицу. — Он меня просто морально изнасиловал.
— Что ты собираешься делать со всей этой белибердой?
— Ерунда, старичок. — Журавлев убрал видеокамеру в сумку. — Это ж провинция. Заретушируем, вырежем, переозвучим… Главное, герой есть, — добавил он, имея в виду Баварина.
— Ладно, — стал я прощаться, — звякни, когда передача в эфир пойдет.
— Обязательно, да и ты позванивай. — Он протянул мне визитку.
Я обратил внимание на обручальное кольцо.
— Давно женат?
— Три года, как окольцован. И знаешь кем?
— Кем?
— Иркой Соловьевой. Помнишь, ты за ней в школе ухлестывал?
Еще бы мне было не помнить.
Итак, я решил отомстить Ирине.
Но, придя на следующий день в школу, я опять почувствовал себя слабым и беззащитным. Все те смелые слова, которые я говорил себе ночью, при свете дня растаяли, словно туман. Больше того — они показались мне просто бредом. В самом деле, ну как я могу подойти к Ирине и пригласить ее на свидание? Она же вечно окружена подружками… И если даже представить такой фантастический вариант, что Ира останется одна, то как мне — мне! — подойти к ней и заговорить?
