— Когда нуждаешься в чашке с блюдцем, их никогда не бывает под рукой.
Элеонора яростно повернулась к нему:
— Не смейте над этим шутить!
Джастин вздрогнул, как от боли.
— Еще раз приношу свои извинения. Элеонора, вы плачете? — Он потрясенно увидел на ее бледных щеках серебристые дорожки слез. — Элеонора!
— И прикасаться ко мне тоже не смейте! — Она судорожно отшатнулась, увидев, что он собирается взять ее за руки. — Вы ошибаетесь, если думаете, что мои слезы вызваны чем-то кроме гнева и осознания собственной глупости, позволившей снова пасть жертвой вашего искусного соблазнения!
От такого оскорбления Джастин стиснул зубы и еще несколько долгих секунд смотрел на нее, в ее взгляде читался откровенный вызов. Он глубоко вздохнул, проворно вскочил и пересел на противоположный диван кареты.
— Лучше?
Она вздернула подбородок и ответила столь же кратко:
— Намного.
Джастин судорожно вздохнул.
— Элеонора!
— Я бы предпочла, чтобы вы больше со мной не заговаривали. — Ее голос подрагивал, от гнева ли, от других ли эмоций, Джастин точно не знал. — Я не… я не в состоянии сейчас обсуждать эту тему.
Она резко покачала головой и стиснула руки на коленях.
Джастин удивлялся, что после такой мощной кульминации они оба вообще способны хоть что-то говорить! Его тело до сих пор было преисполнено такой негой, настолько физически удовлетворено и измотано, что безумно хотелось принять горячую ванну, расслабить ноющие напряженные мышцы.
— Разумеется, — согласился он. — Но когда вы почувствуете себя лучше…
— Я не больна, ваша светлость, — невесело усмехнулась Элеонора. — Только полна отвращения и обвиняю себя.
Она снова обращалась к нему «ваша светлость», Джастин понимал, что это означает. Она хочет, испытывает потребность установить между ними как можно большую дистанцию.
— И тем не менее, — мягко напомнил он, — мы не можем, как в прошлый раз, просто сделать вид, что ничего не произошло. — Он и мысли не допускал, что ад последних трех дней может повториться и Элеонора снова станет максимально избегать его общества. — Моя бабушка, как вы заметили, в высшей степени проницательна, и, если наши напряженные отношения будут продолжаться, она наверняка поймет, что произошло нечто серьезное.
Ее глаза вспыхнули, к щекам вернулся сердитый румянец.
— А не следовало ли подумать об этом раньше, ваша светлость?
Конечно, следовало! И не только об этом! Но он не подумал, и это подтверждало, насколько плачевно состояние его разума. Всякий раз, оставаясь с ней наедине, он начисто лишался соображения!
