Но вернемся к «Деяниям Диониса». То, что эта поэма (как и «Деяния Иисуса») является эпосом, — всего лишь иллюзия читающего. Поэт создал ее, преобразовав эллинистический роман в монолит огромного по масштабам «культового» эпоса. Любовные эпатирующие похождения Диониса в стиле экшн стали в языческом Египте бестселлером.
Дионис (Вакх), сокрытый под именами Сабазия, Сераписа, Осириса, Митры, Адониса, Амона, — божество мистического опьянения, экстаза, чар «свободной любви», магии, мрачного эроса и предсмертной агонии — почитался последними поколениями язычников Египта и часто олицетворялся ими с Христом, поэтому современники Нонна могли свободно сравнивать две его поэмы, языческую и христианскую. Образность поэмы «Деяния Диониса», откровенно воспевающей оргии языческого мира и отличающейся эпической тяжеловесностью, лексической вычурностью и эклектичностью александрийской дидактической традиции, повлияла на поэтику «Деяний Иисуса».
Языческая культура в V в. еще не окончательно превратилась в материал для схолиастов-комментаторов и философов, так что даже отношение к Гомеру не было полностью обусловлено вкусами интеллектуальной элиты. Во всяком случае использование гомеровских текстов и гомеровского лексикона выполняло скорее экзорнативную (украшающую) или экзегетическую (толковательную), нежели формально-описательную функцию. «Корпус» Гомера стал в христианском мире предметом филологической систематизации и ученого комментирования значительно позже, что особенно ярко проявилось в деятельности Евстафия Катафлора, архиепископа Фессалоник (XII в.)[4]. Что же касается Нонна, то именно его стремление, вполне соответствовавшее духу времени, но более влекущее к красоте интерпретации текста Иоанна Богослова, нежели к научной упорядоченности экзегетического аппарата, явилось причиной того, что «Деяния Иисуса» написаны гекзаметром и что в поэме достаточно часто используется гомеровская лексика. К примеру, гомеровский образ «увядающего пламени»[5], возникший на страницах «Илиады» при описании приготовления трапезы Автомедоном, Ахиллом и Патроклом, созвучен с образом робкого пламени, у которого грелся Петр в ночь плачевного отречения от Учителя[6]. Из этого видно, что лексическая пестрота позднего эллинизма не заслонила, а эффектно подчеркнула недоступную и возвышенную красоту нового мира Христа, за пять веков до того описанную Его любимым учеником, евангелистом Иоанном.
При сопоставительном анализе двух, казалось бы, антагоничных поэм Нонна, «Деяний Диониса» и «Деяний Иисуса», становится очевидной многогранность их поэтики (язычник и христианин свободно могли проводить параллели между двумя поэтическими текстами, конструируя синтетическую аллегорезу).
