Ад и проклятие! Она великолепна!
И она права. Пусть он ей не доверяет, но Оливия говорит дело. Эта мысль пришла в голову внезапно, и она произвела такое же впечатление, как сильный удар в челюсть.
Да, он слишком долго полагался исключительно на свои собственные суждения. И в шпионаже, будучи командиром «Трио», и в повседневной жизни, решая вопросы об инвестициях. Он знал, что нередко допускал ошибки, но обычно понимал это, так сказать, задним умом.
Возможно, ему не нравилось, когда подвергались сомнению его мнения и решения, но это ведь требовалось в первую очередь ему самому.
Странно, но сейчас он почувствовал облегчение, столкнувшись с открытым вызовом и с необходимостью пересмотреть свое отношение ко многим вещам. И было даже приятно убедиться в том, что взгляды других тоже имели право на существование.
– Согласен. Больше я об этом говорить не буду.
Оливия даже рот раскрыла от изумления.
– Не будешь?
– Совершенно верно, не буду. – Но пусть она не думает, что он внезапно изменился, стал другим человеком. Нет, он, Клейтон, уже не тот мальчик, которого она знала, – доверчивый и глупый. Он не такой, как его отец, который надеялся, что жена останется с ним навсегда, хотя она всегда сбегала. – Однако мои планы относительно фабрики не изменились, – добавил Клейтон.
Сказав это, он почувствовал себя так, словно взял цветок и растоптал его грязными сапогами. Но пусть лучше его считают ублюдком, зато никто никогда не воспользуется его наивностью.
– Ты серьезно?
Он утвердительно кивнул:
– Да, вполне. Ничто не изменит моего решения.
– Что ж, посмотрим.
– Но я… Оливия, тебе не удастся втянуть меня в бесполезный спор о фабрике.
– Непременно удастся.
Клейтон снова схватил ее за плечи – и замер; он понятия не имел, что собирался сделать. Трясти ее до тех пор, пока не образумится? Но теперь, когда она была в его руках, перед его мысленным взором предстали совершенно другие образы. Ее тело, которое он прижимает к стене своим телом… И тот момент, когда ее возмущение превратилось в возбуждение.
Несколько прядей ее чуть влажных волос упали на его перчатку. Клейтон мысленно выругался. Проклятые перчатки не позволяли ему почувствовать восхитительную шелковистую мягкость ее волос.
Молчание затягивалось. Обычно Клейтон любил молчание, и раньше оно никогда его не тяготило, но теперь…
Теперь оно навалилось него с неимоверной силой, угрожая уничтожить.
– Барон Комаров… Прошу прощения, барон.
Клейтон, нахмурившись, покосился на слугу у двери.
