Мишка Меркулов захохотал, а его вставной глаз глядел на меня недвижно и мрачно.
— Чему вы удивляетесь — спросил Аркадий. — Может быть, не согласны с тем, что мы должны жить без поводырей?
— Не могу понять, — сказал я сдержанно, хотя в душе у меня тяжко закипал гнев. — Если вы живете по тому закону, который только что изложили, то я не могу понять, как вы так свободно разгуливаете по городу среди людей? Вы обязаны быть в зоопарке — в клетке. У вас звериные инстинкты.
Аркадий не ожидал, должно быть, такого моего высказывания. Он отступил на шаг и, сощурясь, оглядел меня с головы до ног. Затем перевел взгляд на Женю, на Вадима, как бы спрашивая, каким образом очутился я в их среде. Вадим смущенно топтался на месте, а Женя склонила голову, чтобы скрыть улыбку. Аркадий кивнул мне пренебрежительно:
— Вы, стало быть, из тех, кто улюлюкает нам вслед на всех перекрестках? Хорошо, что не скрываете своих взглядов, — это достойно. Так вы идете с нами?
— Нет, — сказал я.
Аркадий вопросительно взглянул на Вадима;
— Мы же сговаривались?
Вадим в нерешительности пожал плечами, украдкой покосился на Женю. Аркадий кивнул в сторону «Пекина».
— Мы будем там. Меня ждет Елена. — Он сбежал со ступенек, уводя за собой друзей. Но тут же вернулся и сказал мне шутливо и со злым намеком;
— И еще запомните один совсем не христианский закон: «Утопающего — толкни».
— Ладно, запомню. — сказал я и невольно поежился. точно за ворот мне опустили кусок льда.
— Рисуется. — заметила Женя Вадиму, когда ребята от нас отошли. — Он все время рисуется, Аркадий твой.
— Он не рисуется. — сказал я.
Вадим пояснил с досадой:
— Просто у него есть определенность, свои суждения обо всем.
Нас всех троих сковывала неловкость — непринужденной простоты отношений не получалось. Я видел, что Вадиму не терпелось избавиться от меня и побежать вслед за приятелями. И я уже готов был оставить их. Но Женя, точно разгадав мое намерение, положила руку на сгиб моей руки — оперлась, чтобы поправить ремешок на босоножке. Задержала.
— Куда же мы все-таки пойдем? — спросил Вадим раздраженно.
— Пойдемте в цирк, — сказал я. — Люблю смотреть на ученое зверье.
Тонкая и снисходительная улыбка заиграла на румяных губах Вадима:
— Что и говорить! Зрелище для детей, солдат и нянек. Из детского возраста я вышел, в солдатах не ходил.
— Часть цирковых номеров я могу показать и здесь, — предложил я. — Могу разбежаться и сделать двойное сальто. Могу пройти на руках отсюда и до поэта. Хотите?
