— Тихий, — промямлил он, — я не хотел тебя ударить, так получилось.
Обиды на Элла у меня не было, я его прекрасно понимал.
— Ладно тебе, — миролюбиво произнес я и пошел с Комаром дальше, оставив Элла в коридоре.
— Ты ему простишь такое? — глаза у Валерки округлились по пять копеек.
— Не убить же его за это?
— Я бы не простил, — уверенно заявил Комар. — Он не наш человек! — Я с удивлением посмотрел на Комара, но ничего не сказал. — Тихий, зачем ты за меня заступился? — неожиданно спросил Валерка и остановился.
Я отрешенно посмотрел на Комара. Ну, почему он иногда простой, как дверь, к чему задавать такие глупые вопросы?
— Заступился и заступился, — психанул я. — Не устраивай мне допроса.
Комар в нерешительности застыл передо мной.
— Спасибо, Тихий! — сказал он нервно. — За меня никто еще не заступался. Чморить — чморили, а вот заступаться…
— Значит, я первый, — ответил ему я.
Как-то после уроков ко мне подошел Элл, он специально выждал момент, когда возле меня не было Комара.
— Мне поговорить надо с тобой.
— Разве нам есть о чем говорить? — удивился я.
Элл замялся и покраснел.
— Я просто хотел тебя предупредить.
— Предупреждай! — я интуитивно чувствовал, что Элл сообщит мне плохие вести.
— Ты неправильно сделал, что связался с Комаром, — голос Элла звучал доверительно. — Комар голубой, — шепотом произнес он, — об этом давно все говорят, — Элл сверлил меня глазами, но я продолжал молчать. Это, наверное, и вывело его из равновесия. — Ты ж не хочешь, чтобы о тебе так же подумали.
— Какая же ты сволочь, Миха, — презрительно бросил я, отстраняясь от бывшего друга. — Комар мой друг, и этим все сказано, усек?
Элл вылупился на меня и стоял с довольно бестолковым видом.
— Не тебе решать, с кем мне дружить! — сквозь зубы добавил я, и мне до такой степени Элл стал омерзителен, что даже рядом с ним находиться было гадко.
Здесь небольшое отступление. После уроков Матильда попросила меня остаться.
— Как книга? — тихо спросила она меня, словно боялась, что нас могут услышать.
— Пишется, — коротко ответил я.
— Если ты хочешь сделаться писателем, ты не должен стать мелким торгашом словами. Самое главное — это понимать, что люди думают, а не то, что они говорят. Что может быть хуже писателя, которому нечего сказать, — патетически заключила она. Ее лицо стало чрезвычайно строгим, как на утреннем построении.
— Матильда Дмитриевна, я скоро дам вам прочитать доклюшкинский период. Только моя книга не будет веселой. Сегодня утром я задал себе вопрос, — сбивчиво принялся я объяснять, — жил ли до сих пор я или это было существование?
