Мечты на мертвом языке | страница 9



– Бернард Барух![9] – мгновенно выдал я. Затем – потруднее:

«Он сделал многое для того, чтобы наладить торговые отношения в стране; созданная им структура приняла окончательный вид в прошлом году и оценивается в миллионы долларов. Однако он не жалеет времени на своих четырех дочерей – Дебору, Сьюзен, Джудит и Нэнси».

Тут пришлось покурить и попить горячего эггнога[10] – Дот меня им потчевала, чтобы я набирался сил и бодрости. Я пялился на плиту потолок, намозолившие глаза ставни, а потом спокойно сообщил: «Хаим Пацци, он архитектор мостов». Имен я никогда не забываю, каким бы шрифтом они ни были набраны.

– Фредди, ты только подумай! А я и знать не знала, что есть еврей, преуспевший в этой области.

На самом деле у меня иногда по часу уходило на то, чтобы определить, какое имя подходит к приукрашенному списку достижений. Когда приходилось тратить так много времени, я бурчал:

– Ну, другого-то мы определили. А этого переведи во второй эшелон.

На что Дороти говорила печально:

– Позволь считать это шуткой.

Ну и за что, по-вашему, я ей нравился? Вы, все, не чуждые психоанализу, отвечайте вместе, хором: «Потому что она мазохистка, а ты садист».

Нет. Я к ней был очень добр. И на всю ее любовь отвечал. Никогда не отменял встреч, по пятницам звонил ей напомнить про субботу, а когда были деньги, покупал ей цветы, купил сережки и еще черный лифчик, рекламу которого видел в газете, – с по делу врезанными окошечками для вентиляции. Он до сих пор у меня – забрать его домой она так и не осмелилась.

Но ни одной женщине я себя сожрать не позволю.

Моя бедная старушка мать – она умерла, успев отхватить от меня огромный кус. Я тогда был в армии, но, насколько мне известно, последние ее слова были: «Познакомьте Фредди с Элеонор Фарбштейн». Представляете, какая сила духа была у этой женщины? Включила-таки меня в завещание. Сестру мою она оставила рекламщику и спецу по кулинарии, со стрижкой ежиком. Папу она оставила на сострадающих тетушек, а меня, ее ценнейшее приобретение, лучший шмат мяса в холодильнике ее сердца, она оставила Элеонор Фарбштейн.

Кстати, Дотти сама сказала:

– Фредди, ни один из парней, с которыми я встречалась, не уделял мне столько внимания. Ты всегда рядом. Я знаю, что если мне одиноко или тоскливо, достаточно тебе позвонить, и ты бросишь все дела и встретишься со мной в городе. Не думай, что я этого не ценю.

Но, по правде говоря, дел у меня было немного. Мой зять мог бы устроить так, чтобы я катался как сыр в масле, но он делал вид, что я специалист только по изысканным рекламным текстам, которые требуются редко, и то только благодаря ему. Поэтому я мог отдавать свой ум, энергию и внимание евреям в новостях, то есть Morgenlicht, «утренней газете, которая выходит ночью».